Жестокие намерения - Лилит Винсент

Кто рассказал ему о человеке, родившем меня? Они высмеивали меня и маму? Думал ли Лаз, что это была самая смешная вещь, которую он когда-либо слышал, и смеялся так, как смеется сейчас?

— Ты уже пять минут в моей семье и думаешь, что знаешь нас? Ты ни хрена не знаешь, придурок.

Лаз поворачивается ко мне с ухмылкой и лениво бормочет: — Черт, я знал, что у тебя грязный рот. Что еще делает этот рот?

Он расслабленно сидит в своем кресле, пока ведет машину, раздвинув колени и надев свои обычные черные джинсы. Они обнимают его бедра и мускулистые бедра, и, прежде чем я успеваю сдержаться, я бросаю взгляд на его молнию.

Не его молния. Его член. Я почувствовала, как он уперся в мою задницу прошлой ночью, когда он был твердым, и он был огромен. Сейчас он не возбужден, но в его джинсах солидный пакет. Я отчетливо представляю, как Лаз обнимает меня за затылок, когда я перегибаюсь через его колени и беру его в рот. Легкое шипение удовольствия, а затем его низкое, хриплое «Хорошая девочка» , когда он поднимает бедра, чтобы трахнуть меня в рот.

Я быстро отворачиваюсь и смотрю в пассажирское окно, но не раньше, чем ловлю его дерьмовую ухмылку. Он точно знает, куда ушли мои мысли.

Он женат на маме , напоминаю я себе.

Он трахает маму. Помнишь, как ты их тогда услышала?

Не стоны и пыхтение, а безошибочно узнаваемый ритмичный звук изголовья кровати, ударяющегося о стену. Иначе гробовая тишина.

Отвращение пронзает мое тело при воспоминании. Наконец-то нормальная реакция на отчима.

Когда Лаз подъезжает к дому, я выхожу из машины, ожидая, что он снова уедет, но он следует за мной внутрь. В холле он настигает меня, заглядывая в каждую комнату, пока не находит маму на кухне. Она сидит за стойкой и отвечает на электронные письма по телефону.

— Твоя дочь хочет тебе что-то сказать, — объявляет Лаз, а затем отступает и складывает руки на груди.

Мама смотрит мимо меня, как будто ожидает увидеть в дверях Риету или Изабель.

Он имеет в виду меня. Я тоже твоя дочь.

Мама снова поворачивается к телефону, и ее акриловый ноготь стучит по экрану. — Что ты хочешь мне сказать, Мия? Ты не прогуливаешь школу, не так ли?

Боль в груди удваивается. Она предполагает, что если мне есть что сказать, то это потому, что я сделала что-то не так..

— Ничего. Неважно.

Лаз смотрит на меня кинжальным взглядом, когда я поворачиваюсь на каблуках и проношусь мимо него. — Жалкая.

Я продолжаю идти, в то время как образы мести мелькают в моей голове. Свалил все свои модные рваные джинсы в кучу и поджег их в саду за домом. Царапает ключом каждую панель своей любимой машины. Я хочу кричать на него. Я хочу вонзить ногти ему в грудь. Но я также знаю, что это не заставит меня чувствовать себя лучше, когда человек, на которого я действительно хочу кричать, это мама. Я хочу сломать ее холодную, отчужденную манеру поведения и заставить ее увидеть меня. Даже если бы я хотела причинить ей боль, я бы не знала, как. Если я притворялся, она бросала на меня надменный взгляд и возвращалась к своим делам, потому что я менее достойна ее внимания, чем комар, жужжащий у нее над головой.

Я запираюсь в ванной и плещу горсть за горстью холодной воды себе в лицо. Я так устала от этого места. Учебный год заканчивается через четыре месяца, а я еще не накопила достаточно денег. Может быть, еще всего один месяц, и я смогу продать сумочку, которую мама подарила мне на день рождения. Ветхая маленькая квартирка была бы лучше, чем жизнь под этой крышей.

Я закрываю кран, хлопнув по нему ладонью, и смотрю на свое мокрое лицо.

Или я могла бы перестать быть напуганной маленькой стервой и на самом деле встретиться с мамой, как взрослая. Постоять за себя, хоть раз.

Вытерев лицо, я возвращаюсь на кухню и подхожу к маме. Спокойным голосом говорю: — Мама. Один из мальчиков в школе сфотографировал меня.

Не ложь. Но и не вся правда.

— Какое фото, дорогая? — бормочет она, постукивая по экрану телефона. У ее локтя лежит большая бутылка с джином и тоником.

Я делаю глубокий вдох, а затем запинаюсь. Это время, чтобы прийти в себя? Но если я это сделаю, весь ад вырвется наружу.

— Вверх. мою футболку. На мне не было бюстгальтера.

Мама поднимает голову и смотрит прямо перед собой. Затем она откладывает телефон и встает на ноги. Облегчение омывает меня. Я знала, что это была правильная идея поговорить с мамой, как взрослая. У нее никогда не было времени на нытье и жалобы.

Без предупреждения в глазах мамы вспыхивает гнев, и она сильно бьет меня по лицу. — Ты отвратительная девчонка.

Боль пронзает мое лицо, и я вскрикиваю, прикрывая щеку рукой.

— Как это произошло? — она бурлит.

Сейчас точно не время. Это никогда не будет время.

— Урок физкультуры, — бормочу я, мои глаза горят слезами боли. — Я забыла свой спортивный лифчик.

Правда в том, что мне не нужен спортивный бюстгальтер. Моих сисек почти нет.

— Ты пришла ко мне с этой историей и ожидаешь, что я ей поверю? Ты снова шляешься по этому городу, не так ли? Меня тошнит, когда я слышу о твоем бесстыдном поведении.

Я краснею до корней волос, когда вспоминаю лицо, заглядывающее в запотевшее окно машины Коннора. Любой другой развернулся бы и ушел или занялся бы своими делами, но не моя семья. Дядя Томазо рывком открыл дверь, вытащил меня из машины за волосы и швырнул на землю. Он выкрикивал мне ужасные имена во все горло. Коннор не мог уехать достаточно быстро.

— Какой мальчик? — говорит опасный голос из дверного проема. — Какое фото? Где это?

Я напрягаюсь. Я не знал, что Лаз все еще был в доме.

— Почему, тебе нужна копия? — Я рычу через плечо, и выражение его лица мрачнеет.

Я поворачиваюсь к маме, но сильная рука хватает меня за плечо и тащит из кухни. Я борюсь с Лазом на каждом шагу, но его синяки на пальцах не отпускают. Он выталкивает меня через парадную дверь к своей машине, припаркованной на улице.

— Отпусти меня.

Лаз заталкивает меня в свою машину и захлопывает за мной дверь. С визгом резины мы несемся по улице.

Моя щека все еще горит от маминой