Наследники. Любовь под запретом - Татьяна Геннадьевна Абалова

фасона дельные советы. Сейчас я припоминала, что он был щедрым. Щедрым, пока была жива мама. И только став моим опекуном, резко начал ограничивать в расходах. Он словно почувствовал свободу самостоятельно распоряжаться деньгами. Без оглядки на их хозяйку.

Не знаю, какая блоха его укусила, когда он решил продать меня своему другу. Ведь мы вполне ладили. Да, между нами были недомолвки, я даже винила его в смерти матери. Несправедливо винила, ведь она в нем не чаяла души. Вполне возможно, что я чувствовала себя обделенной. Отсюда и ревность, и желание ущипнуть побольнее. Причем обоих.

Для меня стало чем-то новым думать о себе, как о не очень приятном человеке. Неужели это я сделала Джозефа монстром? Кому понравится, когда его встречают презрительным взглядом в месте, которое он считает своим домом? Он решил избавиться от меня, заодно дав прочувствовать, каково это быть нелюбимой. Не без выгоды для себя, конечно.

Думая об отчиме и маме, я не заметила, как оказалась на втором этаже – как раз возле ее покоев. После смерти жены Джозеф перебрался в другое крыло особняка. Наверное, ему было больно видеть ее вещи, прикасаться к ним.

Я повернула ручку двери и оказалась в темном помещении. Занавеси были глухо задернуты, а вся мебель накрыта простынями. Затхлый запах давно непроветриваемого помещения вкупе с холмами спрятанной под белой тканью мебели создавали впечатление, что я нахожусь в склепе. Мне сделалось жутко, и я направилась к окну, собираясь разрушить иллюзию. Раздвинув шторы, я распахнула его. Желая глотнуть свежего воздуха, высунулась чуть ли не по пояс.

Только благодаря этому, я увидела прячущихся в тени деревьев посыльного и Лину. Они спорили. Горничная вытащила из–за пазухи серебряную монету – та блеснула на солнце, и получила взамен... мое письмо.

Пока я думала, что делать: грозно окрикнуть посыльного или перехватить Лину, чтобы поймать с поличным, та убежала в дом. Подкупленный негодяй, вскочив в седло и пришпорив лошадь, скрылся за поворотом.

Я поторопилась спуститься, надеясь перехватить горничную, но в холле оказалось пусто. Сначала я заглянула в ее комнату, потом проверила, нет ли ее на кухне – пришло время пить чай, и Лина должна была принести поднос с чайником в мои покои, но кухарка только покачала головой.

– Нет. Не заходила, хотя чай готов.

В итоге я дошла до кабинета отчима. Остановившись у двери, прислушалась к разговору. Лина была там. Возбужденно рассказывала, что посыльный не соглашался, но его подкупили три серебряные монеты. Откровенно врала.

– Черт, – выругался отчим после недолгого молчания и шелеста бумаги. – Анна знает, что я собираюсь на ней жениться.

– Ничего. Никуда не денется твоя красотка, – хмыкнула Лина.

Меня до зубовного скрежета возмутил тон горничной, говорившей обо мне так пренебрежительно. С каких это пор слуги имею собственное мнение? И почему хозяин делится планами со служанкой?

– Это письмо нельзя отправлять, – я слышала, как опекун рвет бумагу. – Пусть сколько угодно ждет ответа.

– Из дома ей не выйти, а все сообщения, как и прежде, будут перехватываться, – поддакнула горничная.

Нетрудно было догадаться, что мои письма вскрывались и отправлялись только тогда, когда в них не было угрозы разоблачения. Все подруги, кроме Аннабель, отвечали мне, а значит, они получали мои послания.

– Милорд, я молодец? – пропела Лина. Я вытаращила глаза, понимая, что служанки с хозяевами так не разговаривают.

– Молодец, – согласился Джозеф. Я словно наяву увидела, как он ей улыбается.

Хихиканье горничной и шелест одежды заставили меня опуститься до позорного поступка. Я пригнулась к замочной скважине. Ничего не увидела, но по звукам догадалась, что мой отчим предается близости с горничной. Ритмичное поскрипывание стола, влажные шлепки, протяжные стоны и... меня вырвало.

– Там кто–то за дверью, – послышался встревоженный голос горничной.

Я распрямилась и вытерла рукой рот. Бежать не могла. Кружилась голова. Да и почему я должна прятаться? Я нахожусь в доме, который построил мой отец.

Дверь открыл Джозеф. Его одежда не была в порядке. Увидев меня, он закаменел лицом. Шагнул, чтобы закрыть за собой дверь, но я успела увидеть, как Лина одергивает юбку.

Я опустила глаза.

– Вы вляпались, – сказала я, вялым движением руки указывая, что опекун наступил на вывернутое содержимое моего желудка. Развернувшись, я ушла, оставив за спиной побледневшего отчима.

Лину я больше не видела. Я даже не пыталась узнать, куда она делась. Помогать в одежде приходила старая служанка Бани, помнившая еще моего отца. Опекун, если и встречался со мной, то не за столом. Больше мы вместе не обедали.

Но невозможно, живя в одном доме, не сталкиваться. Мы вынуждены были лицезреть друг друга в холле, на лестнице или в библиотеке, где я демонстративно читала любовные романы. Все наши встречи носили случайный характер. Я делала вид, что Джозеф стеклянный, он – что сильно занят.

Наше молчаливое противостояние вскоре закончилось. Я гадала, что стало тому причиной, но не находила ответы. Инициатива исходила не от меня.

– Хозяин прислал это вам, – Бани положила на край туалетного стола бархатную коробку. Очередной подарок.

Даже спустя полмесяца, я отказывалась разговаривать с Джозефом. И даже пыталась не встречаться с ним. Для чего выбирала для прогулок дальнюю часть сада, подальше от окон его покоев, или запиралась в своей комнате. Мне так и не позволялось покидать усадьбу.

– Верни. Мне ничего от него не нужно.

– Зачем вы так? – служанка не понимала. – Он же вам вместо отца. Старается...

Она осеклась, когда я строго посмотрела на нее. Распустились. При матери рты боялись открыть.

В другой раз, когда слуги принесли огромную коробку с платьем, Бани сама развязала ленты. Видимо, научили, что не надо ждать, когда я захочу посмотреть содержимое. Нужно соблазнять. Я и соблазнилась бы, если бы оставалась такой же наивной, как сразу после окончания пансиона. Теперь же у меня к опекуну было такое отвращение, что я готова была ходить в рванье, лишь бы он держался подальше.

И опять служанка открыла рот.

– Вас пригласили на бал к герцогу Вальд. Хозяин собирается сопровождать вас. Не пойдете же вы туда оборванкой? – она достала из коробки конверт с пригласительным билетом. Я взяла его, так как дочь герцога училась вместе со мной.

«Анна, только попробуй не приди! – было приписано ее рукой. – Будешь жалеть всю жизнь».

Я отошла к окну, оставив служанку, которая демонстрировала платье, держа его