Отравители и убийцы. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони

— Ах, вот оно как? Он, конечно, был бы необыкновенно горд сегодня, увидев, как его дочь заигрывает с полицейской ищейкой!

Ни Шарлотта, ни Альбан не заметили, как к ним подошла Мария-Жанна де Фонтенак и остановилась неподалеку, скрестив на груди руки и презрительно скривив губы.

Как ни изумилась Шарлотта ее нежданному появлению, она тут же опомнилась и заговорила, гордо выпрямившись.

— Ах, вот это кто! Здесь, оказывается, моя мать! — В ее голосе звучало презрение, ничуть не уступающее материнскому. — Неужели вы думаете, отец меньше гордился бы вами, если б узнал, как вы, его супруга, без устали предавали его, послужили причиной его смерти и, пользуясь вашим же выражением, заигрывали с убийцей его любимой сестры?

Мать и дочь ни разу не виделись с той поры, когда Шарлотта сбежала из монастыря урсулинок, а времени с того дня утекло немало — год и еще несколько месяцев, никак не меньше. И вот теперь, стоя рядом, они, не отрываясь, разглядывали друг друга, обнаруживая, какими они стали. В памяти Шарлотты жила красивая моложавая женщина, всегда нарядно и модно одетая в розовые или бледно-голубые платья. Мария-Жанна считала, что эти цвета больше всего идут к золотой сияющей короне ее волос. Но время течет быстро, разрушая все на своем пути, и от розовой атласной куклы, которая — Шарлотта и не подозревала об этом! — пробудила когда-то аппетит вечно голодного Людовика, мало что осталось. Тускло поблескивали золотисто-карие глаза, вокруг которых уже обозначились мелкие морщинки. Их пытались скрыть при помощи крема и пудры, но они были заметны точно так же, как и темные мешки под глазами, и красноватый цвет лица, говорящий о растущем пристрастии к крепким напиткам. На лице появились морщины, а у губ — горькая складка, хотя Шарлотта помнила их еще такими розовыми, такими свежими... От моды мадам де Фонтенак отставать не желала, и была одета в элегантное бархатное платье цвета морской волны, украшенное вышивкой из золотых ниток, на плечах у нее красовалась короткая накидка в тон, в которую она куталась. Руки в митенках[74] из белых кружев были унизаны кольцами, а фонтанж с золотой филигранью — драгоценными камнями.

Мария-Жанна с гневом смотрела на стоящую перед ней высокую стройную девушку в скромном коричневом шерстяном платье с белым батистовым воротником. Лицо ее было свежо, как роза, великолепные пепельные волосы убраны в аккуратную прическу, а удлиненные зеленые глаза, унаследованные от отца, смотрели спокойно и решительно.

Альбан стоял между ними, глядел то на одну, то на другую, и про себя не мог не удивляться, что они могли быть матерью и дочерью. Между тем мадам де Фонтенак снова ринулась в бой:

— Как легко без малейших на то оснований высказывать претензии и давать оценки, не разбирая правых и виноватых! Вы заслуживаете хорошей порки, и я надеюсь, что в один прекрасный день ее получите... Когда попадете наконец в монастырь с суровым уставом, где вас ждут не дождутся.

— Они меня никогда не дождутся, мадам. Я принадлежу к окружению Ее величества королевы!

— Да, я что-то об этом слышала, но подумала, что она вас давно выгнала, раз вы проводите время в такой компании и одеты соответственно. Полагаю, вы спите с этим парнем. Что ж, весьма крепкий мужчина.

Шарлотта, не желая услышать еще чего-нибудь похуже, поторопилась ответить:

— Не судите о других по себе, мадам. Вы, вполне возможно, именно так и поступили бы, но я — нет. Я обязана ему жизнью, и помню это с благодарностью. А мое платье строго соответствует тем обязанностям, которые я исполняю, когда сопровождаю Ее величество в больницу для бедных. На обратном пути я увидела суету у нас во дворе и попросила разрешения выйти из кареты. Королева была так добра, что позволила мне оставить ее. Но теперь я должна вернуться к своим обязанностям...

Продолжить свою речь ей не пришлось, потому что появился Жакмен. Он обследовал погреб и подвал, вернулся весь в пыли и страшно недовольный.

— Пусто, месье, — буркнул он без дальнейших слов. Мария-Жанна истерически расхохоталась.

— Я же говорила вам! Говорила! Месье ла Пивардьер всего-навсего мой знакомый, который иногда заходит ко мне в гости. Ваше вторжение в благородный дом — это просто неслыханная наглость! Вы дорого заплатите за свое бесчинство, молодой человек! Я вам обещаю! Я подам жалобу!

— Будь я на вашем месте, мадам, я бы вел себя более вежливо. Весь город знает, что ла Пивардьер — ваш любовник и живет с вами в этом особняке... Я сам могу это засвидетельствовать, видел собственными глазами после последнего пожара. Сегодня у меня нет улик против вас, но кто знает, что будет завтра? В любом случае, дом останется под нашим наблюдением, а вы хорошенько запомните, что укрывать преступника, которого разыскивает королевская полиция, значит стать его соучастницей, а за это можно оказаться в Бастилии. Мадемуазель де Фонтенак, я сейчас позабочусь, чтобы вас доставили во дворец. А ты, Жакмен, сейчас займешься мадам де Фонтенак. Там вот есть скамейка, и она может присесть на нее. Я пришлю тебе в помощь Леонара или Делорье, а то как бы мадам не испепелила тебя одними своими взглядами...

— Я нахожусь у себя в доме, и вы не имеете никакого права задерживать меня!

— Король дал мне все права, мадам, так что можете не волноваться. А я пока пойду и кое-что проверю. Вам не придется здесь долго дышать воздухом.

Однако ему пришлось еще ненадолго задержаться. Мария-Жанна продолжала исходить желчью, глядя на дочь, которая собиралась покинуть двор.

— Не переоценивайте свои возможности, дорогая! Вы тоже можете оказаться на улице. Королевы — они не вечные! Может случиться, что и эта не доживет до старости!

— Это что, угроза? — осведомился Делаланд. — У меня складывается впечатление, что вы знаете что-то необыкновенно интересное, и возникает искушение забрать вас с собой.

— Куда? В тюрьму? Ну, так я вам напоминаю, что вы ищете бедного ла Пивардьера, а не меня!

— Объясните, что вы имели в виду, говоря о Ее величестве королеве?

— Ничего особенного. Я просто высказала свое мнение. Нужно быть слепым, чтобы не заметить, что она уже всем мешает.— Молите Бога, чтобы с Ее величеством ничего не случилось, иначе мне придется вспомнить о ваших словах. А они очень опасны, они