Всегда твой - Кай Хара

раскрывается в беззвучном крике, когда он проникает в меня. Он двигается медленно, и это мучительно. Вместо того, чтобы сделать один толчок, я чувствую каждый дюйм, каждый жесткий миллиметр его продвижения, пока он растягивает меня.

Это жжет и щиплет, и ощущения похожи на те, что я представляю себе, когда меня растягивают на средневековой дыбе. Он подготовил меня, но не настолько, чтобы сделать это совершенно безболезненным для меня, и все мои мышцы напряжены, пока я работаю, чтобы принять его.

Лопатки сходятся на середине спины, когда он проталкивается еще на дюйм, лишая меня дыхания. Дискомфорт есть, но и жажда большего. Больше его, больше диких звуков, которые он издает у меня за спиной, больше того, как его глаза закрыты, а лицо сконцентрировано.

Как будто он чувствует мой взгляд, его глаза открываются и прослеживают мою спину, чтобы пройтись по моему лицу. В них нет человечности; его зрачки широко раскрыты, а пигмент свободно вытекает, затемняя его глаза до обсидианового цвета.

Он не отрываясь смотрит на меня, пока в последний, жестокий толчок входит в меня до упора. С моих губ срывается болезненный вздох, и его взгляд падает на мой рот, в его радужных глазах вспыхивает животная потребность. Он наклоняется надо мной, погружая член так глубоко в мою задницу, что его таз оказывается вровень с моими ягодицами, и жадно прижимается своим ртом к моему.

Одним поцелуем он разрушает мою остаточную защиту и чувствует себя как дома внутри каждой частички меня. Он сжимает мою челюсть и наклоняет меня к себе, чтобы у него был лучший доступ к моему рту. Он поглощает меня так, будто я его первая или, может быть, последняя еда, стонет и шепчет непристойности мне в рот, когда резко вдыхает воздух.

— Ты такая хорошая девочка, раз так принимаешь меня в свою попку, — пробормотал он мне в губы. — А теперь попроси меня.

Я ничего не говорю, чувствуя, как его член пульсирует внутри меня. Я слишком занята тем, что привыкаю к ощущению, когда что-то так сильно растягивает меня. Ощущение чужое, даже после его предыдущих исследований моей задницы, и кажется невероятно запретным. Особенно когда он двигается, и я чувствую, как холодный металл его пирсинга ударяется о мои стенки. От трения все мое тело содрогается.

Не могу поверить, что позволяю ему трахать мою задницу. Часть меня стыдится и унижается от того, насколько это неприлично, но другая часть?

Она хочет прогнуть поясницу, выгнуть бедра навстречу его проникновению и посмотреть, насколько глубже он сможет войти.

Когда я не отвечаю, он шлепает меня по заднице раскрытой ладонью, боль проникает в ягодицу и заставляет меня сжаться вокруг его члена. По моему телу пробегает болезненная дрожь, но когда он благоговейно стонет, это того стоит.

— Черт, — говорит он, и в его голосе звучит боль. Он сжимает мою челюсть, чтобы закрыть горло, и тем же движением наклоняет мой подбородок к себе. — Попроси меня, Сикс.

— Больно, — повторяю я с болезненным видом.

— Хорошо. Ты больше никогда не позволишь другому мужчине прикасаться к себе?

— Н-нет.

Он облизывает уголок моего глаза, вытирая слезу, прежде чем она успевает проскочить.

— Тогда позволь мне превратить эту боль в удовольствие, детка. Все, что тебе нужно сделать, — это попросить.

Жжение татуировки на моем бедре в сочетании с растянутостью его проникновения сводит меня с ума.

— Трахни меня.

Его колено упирается во внутреннюю сторону моего бедра, раздвигая мои ноги шире и позволяя ему еще плотнее прижаться бедрами к моей заднице, чтобы он мог войти в меня невероятно глубоко. Каждый дюйм вошел в меня, и я едва могу дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить. Я борюсь с его вторжением, умоляя мышцы расслабиться, чтобы я могла подстроиться под него.

Он упирается в меня тазом, и я стону.

— Недостаточно хорошо. Куда тебя трахать?

— В задницу, — шепчу я.

Он отпускает мое горло и хватает горсть моих волос, запутывая пальцы между прядями и наклоняя мое лицо вбок, обратно на матрас. Он злобно кусает меня за челюсть.

— Хочешь, чтобы я трахнул твою задницу?

Я киваю. Стыд вспыхивает на моем лице, и я не могу повторить это вслух.

— Ты боишься, что если произнесешь эти слова вслух, то станешь менее хорошей девочкой? Не волнуйся, ты никогда не была такой хорошей девочкой, как сейчас. А теперь скажи правду. — Он требует.

— Пожалуйста, трахни меня в задницу. — Я умоляю, и когда я говорю, это действительно похоже на признание. Как признание в том, что я не против всех тех развратных вещей, которые мы делаем вместе.

Он стонет и откидывается назад. Затем кладет руку на каждую ягодицу и раздвигает их так широко, как только может, и я чувствую, как он смотрит вниз, на то место, где его член утопает в моей тугой дырочке. Он вынимает его на пару дюймов, а затем снова резко вводит.

Я откидываю голову на простыни и вгрызаюсь в плед. Ощущения непередаваемы, когда он входит и выходит из меня. Мои стенки смыкаются, когда он отстраняется, и снова сжимаются, только чтобы потом ослабнуть, когда он снова входит в меня.

Он хватает меня за бедра обеими руками и прижимает к матрасу, когда полностью выходит из моей задницы. У меня нет ни секунды, чтобы перевести дыхание, прежде чем он снова вводит в меня свой член, грубо проникая в мое тугое кольцо мышц и достигая предела.

— Аааа, — простонала я в плед, мои звуки были приглушены, но не настолько, чтобы он их пропустил.

— Тебе это нравится?

Я слышу, как он сплевывает, а затем чувствую, как что-то прохладное прикасается ко мне, прежде чем его большой палец опускается вниз, чтобы обработать сжимающееся кольцо мышц.

— Ты даже не представляешь, что я испытываю, наблюдая за твоими попытками принять меня. Каждый раз, когда я выхожу, мне кажется, что я не помещусь, но потом твоя тугая попка снова открывается для меня.

— Ммм, — глухо бормочу я.

Он снова вынимает и медленно вводит в меня. Это так медленно, что затягивает каждое ощущение, каждую миллисекунду его проникновения, и мне хочется закричать от разочарования. Кусочки удовольствия перемежаются с небытием, когда он выходит из меня, и мне кажется, что я схожу с ума.

— Быстрее, — требую я, выпуская ткань между зубами.

— О, теперь ты хочешь быстрее? — спрашивает он, его ухмылка настолько довольна и самодовольна, что должна быть незаконной.

— Д-да… ах! — я вскрикиваю, когда он снова входит в меня с такой силой, что это удивляет