Околдованные любовью - Кэтрин Куксон

Когда пальцы его нежно коснулись ее щеки, Тилли закрыла глаза и приказала себе не плакать, потому что слезы открыли бы дорогу жалости, и она бы уже не лежала дольше на одеяле.

— Ты очень красивая, Троттер Ты знаешь об этом?

Она молчала.

— Я вот что хочу тебе сказать. Мне очень не нравится твое имя. Оно такое грубое: Троттер. Я с трудом заставляю себя произносить его. Тебя зовут Тилли. Тилли — звучит так славно. От него становится тепло и радостно. Я в мыслях называю тебя только Тилли.

— Ах, сэр.

— У тебя необыкновенные глаза, Троттер, — его пальцы теперь двигались вокруг ее глаз, — они такие ясные и притягивают своей глубиной. Вот поэтому люди считают тебя колдуньей.

— О, сэр, — снова только и смогла сказать она.

— И знаешь, мне кажется, они недалеки от истины. На днях мне пришло в голову, как хорошо, что ты родилась не в аристократической семье, ты бы повергла светское общество в хаос. Любой мужчина, увидевший тебя, лишился бы покоя.

Она чувствовала, что ей надо заговорить, иначе не удастся сдержать слезы.

— Это не совсем верно, сэр. Некоторые люди… всей душой ненавидят меня.

— Это из-за того, что они жаждут тебя.

— Нет, сэр, нет. Во мне что-то такое есть, потому что и женщины настроены против меня. Тяжелее всего выносить враждебность женщин.

Через мгновение он убрал руку от ее лица и лежал, молча глядя на нее. Глаза ее были полуприкрыты, и его взгляд скользнул по ее фигуре, скрытой под дешевой ночной сорочкой.

Вдруг они как по команде повернули головы и посмотрели наверх: до них донесся звук закрывающейся двери. Они быстро приподнялась на локте и переглянулись.

— Спасибо, моя дорогая, иди к себе.

Тилли соскользнула с постели и направилась к гардеробной. У самой двери она оглянулась и увидела, что он смотрит ей вслед застывшим взглядом. Она быстро пересекла гардеробную и вошла в туалетную комнату. Там она села и, наклонившись вперед, уткнулась в ладони лицом. Ее всю трясло, в голове непрерывным водоворотом завертелись мысли. «Еще минута-другая — и я бы сдалась. Как жаль, что все выходит так, а не иначе. Жаль, что он хозяин, и жаль его самого. Но все не так, все не так. Если бы я только смогла. Но нет, это было бы неверно, нехорошо. И как я сказала, мне бы тогда не ходить с поднятой головой. И он знает о Саймоне. Но если он обо всем догадался, то сколько еще таких, кроме него? Его жена? Да, его жена. Но что будет дальше? Как мне вести себя, когда я знаю, чего он хочет? А он такой милый, такой добрый. Он мне нравится. Да, да, нравится».

Она послушно встала, повинуясь внутреннему голосу, который сурово сказал ей: «Иди к себе. Бога ради! Отправляйся сейчас же в постель!»

Чтобы попасть в свою комнату, Тилли надо было выйти из туалетной комнаты и пройти несколько шагов по коридору. Стоило ей выйти за порог, как она нос к носу столкнулась с Адой Теннент. Ада подняла свечу, вглядываясь в Тилли. Поверх рубашки у нее было наброшено пальто. Тилли вспомнила о своей должности и строго спросила:

— Ты куда ходила?

— В кухню. Мне захотелось есть. У меня ночью всегда в животе урчит. Я съела только кусок хлеба. — Ада в свою очередь оглядела Тилли, на которой кроме ночной рубашки ничего не было. — Ты была с хозяином? — осмелилась спросить Ада. — Тебе пришлось пробыть у него все это время?

— Что ты, конечно же нет, — поспешно ответила Тилли. — Я была в туалетной комнате.

— А, ну да. А мне показалось, я слышала его голос, когда шла вниз. Наверное, он разговаривал во сне. — С этими словами она направилась к лестнице, ведущей в мансарду.

Уже в своей комнате Тилли быстро забралась в постель и замерла, уставившись в темноту. Как ни глупа была Ада Теннент, но она вполне могла сообразить, что к чему. И тогда по дому поползет слух, что она, Тилли, оказывает услуги хозяину не только днем. Тилли перевернулась на живот и попыталась прогнать внезапно родившуюся в голове мысль: ей хотелось служить хозяину не только днем. Хотя она вполне могла остаться с ребенком, но все равно, будь что будет, она придет к нему, потому что надеяться на Саймона было бесполезно.

И ей перестало казаться, что она не сможет ходить с поднятой головой, если осмелится на такой решительный шаг.