Когда мы были осколками - Акация Блэк

Когда он произносит последнее имя, его ногти с силой впиваются в мою ладонь.

– Поначалу я был счастлив. Мама чувствовала себя лучше, и я смог вернуться к тому, чем обычно занимались дети в моем возрасте. Майк относился к нам нормально, хоть и немного пугал, поэтому мы с Чарли держались от него подальше. Ну, насколько это было возможно. Было видно, что мы его не интересуем. Когда он с нами разговаривал, то обращался с нами как со слугами. Я так и не узнал, кем он работал, но уходил он на весь день и возвращался поздно вечером. Иногда он уезжал на несколько дней или не выходил из дома неделями. И чем больше времени проходило, тем больше он показывал свое настоящее лицо.

Грудь Лиама вздымается, и он закрывает глаза. Я ловлю каждое слово, не смея пошевелиться, боясь, что он снова замкнется.

– По вечерам, когда он приходил с работы, перед телевизором его уже должно было ждать холодное пиво. Когда мама нечаянно забывала об этом, он отвешивал ей оплеухи и плевал на нее. Обращался с ней как с грязью. Поскольку она не работала, он вел себя как король. В конце концов, это же он в дом приносил деньги, – говорит он, невесело усмехаясь. – Однажды вечером, после дерьмового дня, он, как обычно, отыгрался на ней просто потому, что она сидела с нами и смотрела мультики. Он считал, что у нее должны быть дела поважнее – например, готовить. Быть его идеальной женой. Поэтому он оттащил ее за волосы и разбил ей голову о холодильник. До сих пор слышу этот звук… Она рухнула на пол, и тогда он, как трус, стал пинать ее в живот и по ребрам. А потом расстегнул брюки и помочился на нее. Она кричала, долго кричала, все еще была в сознании. Мне было восемь лет, и я чувствовал свою беспомощность. В такие моменты я стал забирать Чарли и запираться у себя в комнате. Играл на гитаре, чтобы заглушить его вопли и мамины крики боли. Я мог играть до крови в пальцах. И ощущал это как наказание за то, что у меня не хватало духу помочь ей.

Я беззвучно плачу. Мне хочется забрать часть его боли себе. Теперь, думая о миссис Дэвис, я понимаю, почему в ее глазах столько грусти. Она такая сильная, раз пережила все это. Повернув голову к Лиаму, вижу, как по его щеке скатывается слеза. Спешу стереть ее и прижимаюсь к нему. Если бы я могла вырвать свое сердце из груди и обменять его на сердце Лиама, я бы так и сделала. Сделала бы все, чтобы ему было хорошо. Он целует меня в макушку и продолжает голосом, в котором звучат печаль, горечь и раскаяние.

– Ну кто так делает, а? Кто играет на гитаре, пока его мать орет до хрипоты? Я предпочитал прятаться, представлять себе лучший мир. Теперь ты понимаешь, почему я никогда не играю. Иначе ко мне возвращаются ужасные воспоминания. Снятся жуткие кошмары. Не знаю, почему я до сих пор от нее не избавился. Может, чтобы напоминать себе, что я жалкий слабак.

Он не дает мне времени ответить, сказать, что это не его вина, что он был всего лишь ребенком и что, защищая Чарли, он поступал храбро.

– Эта пытка длились годами. Ее били и унижали. Он даже приводил проституток домой. Насиловал ее, хотя тогда я этого не понимал. Мы с Чарли росли в этой атмосфере террора. Она постоянно спрашивала меня, почему наш отец не придет и не спасет нас. Что я мог ответить семилетней девочке? Я был так зол на отца. Ненавидел его за то, что он нас бросил. Если бы он не ушел, это чудовище никогда не появилось бы в нашей жизни. Когда Майк понял, что больше не может ломать мать, то принялся за меня. Он обожал чувствовать свою власть над людьми. Сначала это была пара пощечин, пинков под зад, когда я проказничал в школе. Я сносил это и надеялся, что Чарли он не тронет.

Он поворачивается на бок и еще крепче прижимает меня к себе. Его бьет дрожь, и я цепляюсь за него, безмолвно подтверждая, что всегда буду рядом.

– Однажды, когда мне было двенадцать, а Чарли – восемь, мама целый день помогала мне с проектом для школы. Дурацкий вулкан. Мы втроем отлично проводили день и смеялись, как раньше. Майк пришел и разъярился из-за того, что мама забыла помыть посуду. В раковине оставалось что-то типа трех стаканов – мы только что выпили яблочный сок. Он схватил ее за шею и засунул головой в раковину, полную воды. Пытался утопить ее, Луна. Он держал ее голову под водой с такой яростью… Чарли начала кричать. Она была напугана до смерти. Это окончательно вывело его из себя. Он набросился на нее и, чтобы заткнуть рот, отвесил сильную пощечину, и она замолчала. Думаю, для нас с мамой это стало последней каплей. Я изо всех сил колотил его кулаками, но это было бесполезно. Он схватил меня за горло и стал душить. Я не мог дышать и начал терять сознание. В его глазах плескалась чистая ненависть. А потом он отпустил меня с ревом бьющегося в агонии животного и рухнул на землю. Потому что мама ударила его ножом в бок. Столько крови я видел только в фильмах. Запах железа стоял невыносимый. Чарли кричала, мама была в шоке, а я замер. Не проронил ни слезинки. Просто смотрел, как он умирает, испытывая облегчение от того, что он наконец-то сгниет в аду.

Из горла рвутся рыдания. Лиам отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза, большими пальцами вытирает слезы и шепчет:

– Это делает меня чудовищем?

– Нет, Лиам.

Он вздохнул, словно почувствовав облегчение от моего ответа.

– Ту ночь мы провели в одном из отелей города, а потом остались там на целую неделю. Чарли не вставала с кровати, от меня осталась лишь бледная тень. Два дня мама уходила до вечера, оставляя нас одних. Я не знал, чем она занималась целыми днями, но знал, что она не вернулась к выпивке. При нас она вела себя так, будто ничего не произошло, но я чувствовал ее напряжение. Ночью я слышал, как она плачет, думая, что мы спим, но за неделю я ни разу не смог сомкнуть глаз. Меня мучили кошмары и панические