Северные сказки. Книга 1 - Николай Евгеньевич Ончуков

кус да подавишься». Прибе-гаэт на болото на Житьнеэ ко этой ко плахи дубовой, он тяпнул Малютку за волосы, бросал Малютку о сыру землю, с головы до пытки кожа лопнула. Взял он бладого царевиця за его за руцьки за белый, за перьсни за злачоныи, чёловал его в уста во сахарьнии и прибрал в своэ место туды, гди он сам живёт. Тут приходит к самой заутрени Христоськой. Грозный царь Иван Васильев приказал в опальнем платьи прити всим в черьков, потом этот Микита Романовиць, его шурин, значит, одеваэтця во цветно платье. Ну, и вси пришли в опальнем платьи в Христоську заутреню, а этот Микита Романовиць оделся во платье во цветноэ. Пришол в черьков, крес клал по-писаному, поклон клал по-учоному и потом его, значит, с сыном... «Здрасьвуй, Грозный царь Иван Васильев, здрасьвуй с рожоныма детушкам, со бладыим Фёдором Ивановичем», — повторил эще, которого избавил от смерти, тым и проздравляэт, а отець промолчал, значит, ничего на место не сказал, и опеть Микита Романовиць второй раз говорит: «Грозный царь Иван Васильев, здрасьвуй со семеюшкой и со рожоныма детушкам и со бладыим Фёдором Ивановичем». Он отворотился сам и говорит: «Ай же ты, Микита Романовиць, што же надо мной насехаэшся, а разве над собой незгоды не ведаэшь, што нет жива любимого племянника, а я сказню тиби, Микитушка, головушку, если не представишь сюды Фёдора-царевиця». Ну, потом этот Микита Романовиць приказал племяннику прити в черьков. Вот этот Фёдор Иванович пришол в черьков, крес клал по-писаному, поклон вёл по-учоному, а батюшку кланялся в собину. «Здрасьвуй, родный мой татенька, Грозный царь Иван Васильев!» Грозный царь Иван Васильев говорит Микиты Романовицю, шурину своэму: «Злата ль тиби надо или серебра, што от смерти збавил сына его (так!)?» А и спроговорит Микитушка ему Романовиць: «Мни ни нужнони злата, ни серебра, отдай только Микитину отчину назад». (Он сестру как взял, так и отчину отобрал у шурина.) Ну, тут оны с ним померились, отчину назад отдал, а то всё забранка у них шла с ним.

126

Купеческий сын и соловей[80]

Жил-был купець и помер, у купця остался сын, тот стал возростать. Стали ребятишка его звать рубить дров, купецького сына. Он говорит: «Маменька, я пойду дров рубить». Она ему говорит: «Купеческий сын, какой ты дровороб будешь?» А он говорит: «Спустишь — пойду, не спустишь — пойду». Он и пошол с малыма ребятамы дров рубить, не доложался больше матери. Пришол дров рубить, налетел соловей оценно красив, нацял соловья йимать, йимал, йимал, дров не нарубил, соловья не поймал. Ребятишка походят домой в деревню, ему пойти надо. Ну, домой пришол, мать говорит: «Што, нарубил ли дров?» «Нет, — говорит, ён говорит, — какой рубить дрова — налетел соловей оченно красив, йимал, йимал, поймать не мог, ребятишка пошли домой, и я домой». Мать говорит: «Не йимай соловья, — говорит, — если поймаэшь, не будешь щяслив». Потом на второй день ребята походят, его опеть зовут. Ён опеть даваэтця у матери, што «отпусти меня дров рубить». Мать говорит: «Какой ты будешь дровороб, купечеський сын». Ну, он говорит: «Спустишь, пойду, не спустишь, пойду». Опеть и ушол с ребятамы. Ну, и пришол дров рубить. По второй день эщо красивеэ соловей прилетел. Вот, он йимал, йимал и поймал соловья; поймал понёс домой. Принёс к матери, мать говорит: «Поди, продай соловья». Он шол на рынок и говорит сам сиби, думаэт: «У меня денег есь, куда мне с деньгамы, сойду снесу царю в подарках». Снёс царю в подарках, а царь его пожаловал его чином, барином выбрал над кресьянмы (думчим боярином, над кресьянмы, значит, роспоряжатьця). Ну, вот этым кресьянам не захотелось ему покорятьця, надо им его сказнить. Ну идуть дорогой и говорят самы с собой, што «не охвота нам ему покорятьця, надо его сказнить». Этот соловей им повёрьнетьця (поверьнётця) старушкой и говорит: «Подите, скажите царю, он хотел достат лань златорогу с чистого поля, ему не достать: ёна его забьёт, залягаэт». Ну, вот оны доклад сделали царю, эты кресьяна, што хочет думчий боярин достать лань златорогу с чистого поля. Он послы послал за ним за думчим боярином: «Подите, приведите его сюды, што он с кресьянмы думу думаэт, а не с царём, хочет достать лань златорогу с чистого поля». Ну, вот его привели; пришол к царю, царь и говорит ему: «Если не достанешь лань златорогу с чистого поля, так голова твоя на плаху». Он пошол к маменьки, закручинился, запецялился. Стретат его мать: «Што ж ты кручинен, печален?» — «Што ж мне не кручиниться, не печалитьця, што я с кресьянмы не думал думы, не говорил ничого, оны насказали царю, што я хотел достать кобылицю-лань златорогу с чистого поля, гди же мни достать?» Мать говорит: «Это не служба — службишко, служба вперёд будет. Богу молись да спать ложись, умил соловья поймать, так умеэшь и погоревать, утро мудро, день прибыточен», — мать скаже. Мать, значит, волшевьниця была; вышла на крыльце, смахла тонким полотном: налетело трицять два сокола, оввернулось трицять два молодьця (значить, повернулись молодцямы): «Што, сударыня, делать?» — «Пригоните лань златорогу с чистого поля; к утру, к свету на царьский двор приставьте». Оны и пригнали. Царь вышел поутру на волхон и весьма эще его возлюбил. «Вот ему», — говорит царь: еще больший чин ему прибавил, эщо больше кресьян ему дал под стражу. Ну, опеть эты кресьяна пошли на роботу и говорят, што надо казнить его, куда-нибудь, штобы он не был. Ну, вот этот соловей старушкой опеть повёрнетьця и к им встрету идёт. «Што вы, кресьяна, думаэте?» — опеть у иих спрашиват. «А што, старый чёрт, што говорила, то он и исполнил». А она опеть им говорит: «Да што, — говорит, — люди людям век помогают; пойдите, говорит, скажите царю, — говорит, — он хотел достать кобылицю златыницю, с трицяти пети жеребьцямы, ему не достать, его забьють, — говорит, — жеребьци в поли». Царь опеть послы послал. «Што ж ты с кресьянмы думу думаэшь, хочешь достать кобылицю златыницю с трицяти пети жеребьцямы, а если не достанешь, голова твоя на плаху». Ну, этот мальчик опеть домой пошол, закручинился, запечалился. Опеть мать его стретат, спрашиваэт: «Што ж ты закручинился, запечалился?» «Как же мне не кручинитьця, не печалитьця, — говорит, — кресьяна доносят царю, жалуютьця, што я хочу достать кобылицю