Всё о мореплаваниях Солнышкина - Виталий Титович Коржиков

– А может, попугай и вправду особо ценный? – сказал он, вздохнув.

– Будь он трижды индийский… – начал Перчиков.

Но тут из-за двери на чисто русском языке раздался крик: «Загоню дурака! Доведёт до милиции! Загоню дурака, доведёт до милиции!»

Все переглянулись, раскрыв от удивления рты. А Солнышкин вдруг щёлкнул себя по лбу:

– Вот оно что!

Он сразу же вспомнил шумную барахолку на сопке, старую спекулянтку и конечно же знаменитого попугая из Индии.

– Ну всё! – сказал он и сжал кулаки.

– Что – всё? – озадаченно спросил Перчиков.

– Всё! – твёрдо ответил Солнышкин.

Что «всё», он ещё не решил и сам, но кулаки его были готовы к бою.

Партизанские действия на палубе парохода «Даёшь!»

Солнышкин сидел на палубе и суричил царапины. Он опускал кисть в большую банку с красным суриком и мазал палубу. Палуба становилась красной, как пожар. Руки и щёки у него тоже были красными. Ветер раздувал его чубчик и приклеивал волосы к щекам. Солнышкин отдирал их и ещё больше размазывал краску. Он всё не мог успокоиться: выжить человека из-за какого-то попугая…

Сперва он решил обляпать Плавали-Знаем с ног до головы суриком. Потом этот способ показался Солнышкину неподходящим. Он размашисто поставил кистью на палубе крест. Потом ещё один, а за ним и третий, так как забраковал ещё два придуманных способа.

– О чём ты задумался? – забеспокоился подошедший Перчиков. – У тебя вся палуба в крестах!

– Задумаешься!

– А в чём дело?

– Дело в том, что я кое-что знаю. Помнишь, я рассказывал тебе про барахолку, про свои приключения?

– А как же! – с достоинством ответил Перчиков. Память ему никогда не изменяла…

– Так вот. Этого капитанского попугая я уже видел.

– Где?

– На барахолке! – И Солнышкин рассказал ему про встречу со знаменитым попугаем.

– Эй, братцы, о чём вы там шепчетесь? – раздался вдруг рядом бас. Это огромный машинист Мишкин только что кончил смазывать лебёдку и, присев рядом с Солнышкиным, поставил сбоку банку с жёлтым, как вазелин, солидолом.

Солнышкин ещё раз пересказал историю с капитанским попугаем.

– Ну, ты сам не очень-то воюй! – сказал Перчиков. – Мы его на общем собрании…

– На собрании! – хохотнул Мишкин. – Насолидолить бы ему и артельщику пятки, чтобы катились по шарику до самого полюса, – вот и всё собрание!

– Как ты сказал? – переспросил Солнышкин и насторожился.

– Насолидолить бы, говорю, пятки, – повторил Мишкин и пошёл искать папиросу, потому что никак не мог отвыкнуть от дурной привычки курить.

Следом за ним ушёл по своим делам Перчиков, а банка с золотистым солидолом осталась стоять рядом с Солнышкиным…

Когда Мишкин вернулся, выпуская колёсики дыма, банки уже не было. Мишкин, недоумевая, потоптался около Солнышкина, пожал плечами и пошёл к лебёдке. Он оглядел лебёдку, посмотрел под скамью, но банки нигде не было.

– Вот ещё артистка! – усмехнулся Мишкин и побрёл в машинное отделение.

Солнышкин как ни в чём не бывало продолжал усердно суричить палубу. И никто, даже Перчиков, не смог бы догадаться, что он никак не дождётся наступления вечера.

Наконец солнце село, и наступила темнота.

Боцман с командой отправился в столовую, и оттуда тотчас раздался весёлый стук домино и крики: «Дупель два!», «Есть два – четыре!».

Перчиков пошёл на вахту в радиорубку.

Потом по трапу прогрохотали тяжёлые сапоги. Это Плавали-Знаем поднялся в рулевую.

И Солнышкин, оглядываясь, выбрался на палубу. Над головой висела луна и перемигивались звёзды, будто знали что-то весёлое. Солнышкин подошёл к грузовику, открыл дверцу и вытащил из кузова банку. Теперь начиналось самое опасное. Он снова заглянул в коридор. Там никого не было. Вверху тускло мерцали ночные лампы. Солнышкин быстро пошёл вперёд. Около каюты с попугаем он нагнулся и стал размазывать солидол по палубе. И тут невдалеке раздалось какое-то лопотание и вкусно запахло. Это артельщик тащил Плавали-Знаем собственноручно сваренные сардельки.

«У, подхалим! – зло подумал Солнышкин. – Помешал!»

Едва он успел вбежать в свою каюту, как за углом раздался толстый шлепок, крик, будто квакнула жаба, и мимо Солнышкина пролетела пара горячих сарделек. Артельщик поскользнулся на солидоле и прокатился на спине. На шум из рубки выглянул Плавали-Знаем и удивлённо открыл рот, чтобы спросить у артельщика, что он делает. Но тут же одна капитанская нога скользнула вперёд, вторая промчалась впереди первой, задралась чуть не в потолок, и Плавали-Знаем шлёпнулся на палубу.

– Так вот что ты здесь делаешь! – прохрипел он, уставясь на артельщика и сжимая кулаки.

– Да я сам чуть не отбил печёнку! – возразил тот. – Это кто-то из машинистов наследил. Я нёс сардельки. Вкусные, очень вкусные. Вот, попробуйте! – Он с улыбкой подобрал валявшуюся у ног сардельку и протянул Плавали-Знаем. – Чудесная сарделечка!

– Что?!

– Вкусная! – И артельщик торопливо сунул сардельку себе в рот.

– Шагай отсюда!

– В один миг, в один миг! – залебезил артельщик и, улыбаясь, начал пятиться за угол.

Плавали-Знаем поковылял к каюте, где жили Тая и буфетчица.

– Откройте! – ударил он в дверь кулаком.

Дверь приоткрылась, и из неё, как из скворечника, выглянула Таина голова.

– Убрать! – показал Плавали-Знаем на перепачканный солидолом порог её бывшей каюты.

– Ночью? – удивилась Тая. – А почему?

– А потому, – пробурчал Плавали-Знаем, потирая место, на которое только что шлёпнулся. Один глаз у него спрятался в щёлку, будто прицелился, а второй готов был выстрелить, как пушечное ядро.

Тая, тяжело вздыхая, стала мыть палубу, а Плавали-Знаем протопал снова на мостик.

«Ну ладно, я тебе ещё не то покажу! – подумал Солнышкин. Всё это время он выглядывал из-за двери и еле сдерживал смех. – Я тебе покажу, как по ночам гонять людей!»

Как только Тая скрылась за углом, он снова бросился к каюте Плавали-Знаем и начал заново мазать палубу. Но вдруг нога у него самого поехала назад, и он встал на четвереньки. И тут взгляд его упал на руку: на запястье был старый бронзовый компас. Стрелка его, обычно точная, теперь бегала и качалась из стороны в сторону. Будто хотела сказать: «Ай-яй-яй, молодой человек, как вам не стыдно!» Солнышкин удивился, привстал, и тут вправду раздался укоризненный голос:

– Ну и ну! Вот это партизан!

Он оглянулся. Сзади него стояла Тая.

– А я ничего, – сказал Солнышкин.

– А это что? – И Тая показала на руки, с которых медленно капал солидол. Она бросила тряпку и сказала: – А ну-ка, пойдём в каюту…

И смущённый Солнышкин отправился за ней.

В это самое время Мишкин вышел из машинного отделения. Он прошёлся по коридору и вдруг почувствовал, как о его ногу что-то трётся.

– Брысь! – сказал он, так