Ужасно катастрофический поход в зоопарк - Жоэль Диккер

– Из-за одного слова, которое даже не вошло в тот фрагмент, над которым мы с учениками работаем? – рассердилась мисс Дженнингс.

– Мы не потерпим пьесу, где есть непристойности! – упирались родители.

– Да ладно, нет там ничего непристойного! – взвилась мисс Дженнингс. – А ничего, что дети из разных классов столько работали над своими сценами?

Но родители не желали ничего слушать.

Вроде бы мисс Дженнингс кричала, и Директор кричал, и родители кричали, а поскольку родители точно всегда кричат громче, Директор уступил и принял решение, что он отменяет пьесу подставного Деда Мороза, а вместо нее дети сделают какой угодно спектакль по своему выбору. Мисс Дженнингс сказала Директору, что он струсил, и ушла, ни с кем не попрощавшись, что совсем на нее не похоже. И вроде бы Директор остался с глупым, а главное, грустным видом.

Назавтра после этого собрания мисс Дженнингс все еще очень сердилась на родителей. Директор, которому явно не нравилось, когда мисс Дженнингс сердится, надолго зашел к нам в класс. Мы спросили у Директора, почему родители не хотят нашей пьесы.

– Потому что в ней есть одно слово, которое им не нравится, – объяснил Директор.

– А это грубое слово? – спросил Томас.

– Не совсем. Но родители считают, что грубое…

– А при демократии грубые слова запрещены? – спросил Джованни.

– Нет, – ответил Директор.

Тут мы решили, что демократия – суперская штука.

– Значит, нам можно говорить грубые слова? – обрадовался Арти.

– Закон это не запрещает, – ответил Директор, – но это запрещено правилами приличия. Говорить грубые слова очень некультурно. Это называется «грубить».

– Значит, грубить не антидемократично, – подытожил Отто.

– Верно, – согласился Директор. – Можно быть большим грубияном и большим демократом.

– Но какие-то слова при демократии запрещены? – спросила я.

– Никто не имеет права говорить про людей гадости, – уточнил Директор. – Это прямо запрещено законом.

– Мама говорит про папу много гадостей, – заметил Отто. – Это незаконно?

– В частном пространстве – нет.

– А что значит «в частном пространстве»? – поинтересовался Джованни.

– Это значит: когда говорят друг с другом только два человека, – пояснил Директор.

Мы не совсем поняли, и Директор объяснил получше:

– Если вас в комнате только двое, вы можете говорить гадости про кого-то третьего. Это не слишком красиво, но не запрещено.

– А если ты один, можно думать гадости про людей? – спросил Томас.

– Да, думать можно что угодно. Это называется «свобода мысли». Но если кто-то начинает извергать гадости про другого публично, то есть перед всеми, тогда это запрещено.

Мы потребовали привести пример, чтобы убедиться, что всё хорошо поняли, и Директор снова взял пример голосования за пиццу или брокколи:

– Если ради того, чтобы победить на выборах, пицца будет утверждать перед всеми избирателями, что брокколи – гнусная злодейка и травит маленьких детей, тогда брокколи может подать жалобу в суд.

– Почему?

– Потому что это ложь, которая посягает на личность брокколи.

– Но это же просто брокколи, – возразил Джованни.

– При демократии все граждане равны и все в равной мере защищены законом. Никто не имеет больше прав или больше значения, чем все остальные.

– А если пицца имеет в виду не эту отдельную брокколи, но все брокколи вообще, это не такой серьезный проступок? – спросил Томас.

– О нет, это еще хуже! – сказал Директор. – Потому что тем самым пицца возбуждает ненависть ко всем брокколи, а это тоже запрещено законом.

– Значит, при демократии театральная пьеса может быть запрещена? – спросил Отто.

– Да. Например, если пицца напишет пьесу, где говорится, что все брокколи травят детей, такая пьеса будет запрещена. Когда свободу слова ограничивают, это называется «цензура». Но имейте в виду, при демократии какие-то права ограничивают, только если есть веская причина.

– Но это будет прежде всего в интересах брокколи, – заметил Джованни.

– Не только, – ответил Директор. – Защищая меньшинство, цензура защищает большинство. Поясню: пусть даже брокколи – просто овощ, такой же, как все прочие овощи, защищать брокколи в общих интересах, потому что если позволить нападки на нее, то в следующий раз под угрозой могут оказаться салаты, баклажаны и все остальные овощи. При демократии, когда защищаешь других, тем самым защищаешь и самого себя.

Мы все подумали про себя, что демократия – дело непростое. Но не решились сказать об этом Директору, опасаясь, как бы он не начал объяснять все сначала.

– Если вы – кабачки или баклажаны, будьте внимательны к брокколи, – продолжал Директор, – даже если вы считаете, что у нее нет с вами ничего общего. Потому что следующим после брокколи, быть может, станете вы сами. Это называется теорией канарейки в шахте.

– Канарейки, птички? – спросила я.

– Да, – ответил Директор.

– Я хотел завести канарейку, но никто из родителей не захотел, – сказал Отто. – Тогда я взял черепаху.

Директор объяснил:

– В свое время в угольных шахтах ставили клетку с канарейкой. Если в шахте начинали выделяться опасные газы и первые струйки еще не были опасны для шахтеров, то канарейка, которая гораздо меньше них, задыхалась и умирала. Это был сигнал для шахтеров, что опасность близко и что они будут следующими, если ничего не предпримут.

– Как это связано с демократией? – спросил Томас.

– В нашем обществе тоже есть канарейки. Люди, которые кажутся нам иногда такими далекими, что между ними и нами не может быть никакой связи. Но если эти канарейки под угрозой, то мы будем следующими.

– В сущности, не такие уж мы разные, – сказала я.

Директор кивнул. Потом Отто задал вопрос, который задавали себе все мы:

– Но какие такие гадости были в пьесе подставного Деда Мороза, что родители ее запретили?

– Гм. – Вид у Директора был смущенный. – Вот тут все сложно… На самом деле это не совсем гадость… Это слово, которое не устраивает некоторых родителей…

Услышав такое, я пришла в бешенство и начала кричать. (Вообще-то кричать нельзя, но я правда пришла в бешенство.)

– Слово, которое не устраивает некоторых родителей? Вы отменили нашу пьесу из-за одного-единственного слова, которое не устраивает некоторых родителей? Но это же ужасно несправедливо! Мы так много работали над этой пьесой! И это несправедливо для подставного Деда Мороза, который мог бы стать хоть немножко известным! И потом, мы ставили эту пьесу еще и чтобы задобрить настоящего Деда Мороза, а теперь из-за вас Томас не получит подарка на Рождество!

– Мне очень жаль, – извинился Директор. – Я оказался между молотом и наковальней.

Я подумала, что, в сущности, тяжело, наверное, быть главным. А Томас сказал:

– От главных вообще никакого толку.

– Это правда, – согласился Директор.

– Значит, если мы правильно понимаем, – снова заговорила я, – несколько родителей