Дом с аистами - Валентина Васильевна Путилина

— Тимоша! Ты здесь? — окликнули его сверху.

— Здесь! Здесь! — крикнул Тимоша, сразу узнав голоса Кирилла и его папы.

Для взрослого человека яма оказалась неглубокой, и папа без труда спустился вниз, освещая дно фонарём. Он поднял Тимошу, передавая его наверх, а там уже протянула ему руки тётя Лиза.

Она стряхивала с Тимоши налипшие прошлогодние листья и озабоченно расспрашивала:

— Ноги целы? Руки целы?

— Целы, — отвечал Тимоша, радуясь, что он снова стоит на земле.

Он начал торопливо рассказывать, что с ним случилось, как он оказался на дне ямы.

— Я шёл, и вдруг земля провалилась! — возбуждённо говорил он. — И небо сразу пропало. И солнце. — И, вспомнив, как ему было страшно, Тимоша поёжился.

— Мы так за тебя волновались! Особенно бабушка, — говорила тётя Лиза Тимоше. — Пошли скорей, скорей домой.

И, не отпуская от себя Тимошу, она пошла с ним впереди.

Папа освещал дорогу фонарём, выбирая тропинку поудобней. Сзади всех понуро плёлся Кирилл.

Вот, наконец, показался и дом на пригорке. Он был весь освещён. Бабушка включила свет во всех комнатах, чтобы дом был виден издалека и не сбились бы с дороги мама, папа и Тимоша с Кириллом.

Сама бабушка стояла на крыльце, пристально вглядываясь, не мелькнёт ли среди деревьев огонёк.

— Огонёк! Это папин фонарь! — обрадованно вскрикнула Анюта, которая тоже не ложилась спать, хотя глаза у неё были сонные.

— Наконец-то! — облегчённо сказала бабушка. — Идут.

Она обняла Тимошу, поцеловала его и с беспокойством, как и мама, расспрашивала:

— Жив? Руки, ноги целы?

— Жив, — улыбнулся Тимоша.

— Ах ты, бедняга! Устал, намаялся за день, — пожалела его бабушка. — Ну, пошли теперь чай пить. Мы вас тут ждём.

И бабушка пошла в дом, а за ней все остальные. Одного только Гриши не было. Он уснул в бабушкиной комнате, прислонившись к спинке дивана.

Кирилла не опрашивали ни о чём. Он сам заговорил, когда уже все расходились спать.

— Я хотел сразу пойти к Тимоше, а Каллистратыч попросил; «Отведи, выкупай Звёздочку». Потом ребят встретил. А когда вспомнил про Тимошу, темно стало. Я побежал к нему и вернулся: страшно было около могилы пройти.

— Выходит, виноват во всём Каллистратыч, — сказал папа, — Я считал, что он хороший человек. А он послал тебя на речку, вместо того чтоб Тимошу пойти с тобой выручить. Плохой же у тебя друг.

— Нет, что ты! — испугался Кирилл. — Он хороший друг. Только он про Тимошу не знал, я ему не сказал. Думал, сам успею. Ничего не случится.

Папа нахмурился и молчал. И все молчали.

— И ты мог так поступить? — огорчённым голосом, наконец, сказал папа. — Эх, сынок! Обидел ты меня. Как же ты так мог?

Папа проговорил эти слова тихо, и глаза у него были грустные — грустные.

Он никогда не наказывал ни Анюту, ни Гришу, ни Кирилла. Он даже сердиться, как следует, не умел. И сейчас не рассердился, а разволновался и говорил с такой горечью, что Кирилл чуть не заплакал.

— Как же ты мог оставить человека? Он тебе верил. Ждал. А тем временем ты лихо скакал на Звёздочке. Героя, наверное, изображал… А ведь это предательство, — сказал папа.

— Нет! — закричал оскорблённый Кирилл. — Это не война. А я не предатель.

— А, — махнул папа безнадёжно рукой, — хоть сейчас и мирное время, всё равно это предательство.

— Нет! Нет! Я не предатель! Нет! — доказывал Кирилл. — Я никогда им не буду!

Его щёки горели, а большие голубые глаза потемнели от обиды и были полны слёз. Он бросился из комнаты. Лучше бы ему тут на месте умереть, услышав такие слова. Тогда папе сразу станет его жалко. Он скажет тогда: «Прости, сынок, за обиду. Ты не предатель, я не хотел тебя так назвать». Но папа молчал. Он вышел из комнаты и долго ходил по двору, не возвращаясь в дом.

Неспокойно было сегодня в доме с аистами, всегда мирном и добром. Тревожно.

НОЧНЫЕ РАЗГОВОРЫ

Да, неспокойно было в доме. Бабушка вышла на крыльцо, заговорила с папой:

— Жалко мне Кирилла. Не просто от отца услышать такие слова. Обидно.

— Он заслужил их, — ответил папа. — Сейчас он Тимошу бросил на произвол судьбы. Завтра ещё кого-нибудь подведет. И вырастет человеком без совести и чести. Я знаю, ему сейчас тяжело. Но зато он научится оценивать свои поступки. В другой раз этого не сделает.

Мама вздыхала. Ей тоже было жалко Кирилла, но она понимала, что папа прав и не время сейчас утешать Кирилла. Она даже сказала:

— Как мне с тобой трудно, Кирилка. Прямо руки опускаются. Не знаешь никогда, чего ждать от тебя.

И не пошла его утешать, как бывало раньше, если он вскакивал из-за стола, на кого-нибудь обидевшись; он был обидчив.

Мама заглянула к Тимоше. Он ещё не ложился спать, сидел у окна и смотрел в сад. Из лесу доносился голос филина: то ухал, то хохотал. Не по себе становится от такого уханья и хохота. Тимоша вздрагивал всякий раз, заслышав этот странный голос ночной птицы.

— Тимоша, — шёпотом окликнула его мама, — так поздно, а ты не спишь. Все уже легли.

Он медленно обернулся на мамин голос и тоже шёпотом проговорил:

— Мне не хочется спать. Я всё думаю и думаю.

— О чём, Тимоша?

— Я всё думаю: живу я или не живу? Когда светло, я живу. А когда темно? — И он вопросительно посмотрел на тетю Лизу и добавил: — Я боюсь, когда темно.

Она села рядом, погладила его по голове, посмотрела в глаза, всегда широко открытые, будто они всматривались во что-то скрытое от других людей. И были они всегда чуть нахмурены, не оттого, что он нелюдим, а, как говорит бабушка, оттого, что он много думает.

— Маленький мой Тимоша, — проговорила она ласково, — вот ты почему так поздно встаёшь! Ты поздно ложишься и не засыпаешь долго.

Она вздохнула, жалея Тимошу и досадуя на себя. Надо было бы раньше заглянуть в Тимошину комнату, посмотреть, как он спит. А он, оказывается, долго не может уснуть, оставаясь один со своими грустными мыслями и страхом.

— Что же ты мне не сказал ни разу, что боишься? Я бы тебя не оставляла одного. Мне казалось, тебе у нас хорошо. Народу в доме много. Рядом за стеной Гриша и Анюта, наверху Кирилл. — И, вспомнив о Кирилле, она сказала: — Ты прости его, не обижайся. Он ведь добрый, я знаю. Только, когда дело коснётся Звёздочки, он всё на свете забывает. И про тебя так вот