Двадцать шестой - Мария Сергеевна Данилова

Ознакомительный фрагментГришу почему-то интересовали страны Океании – Вануату, Палау и Кирибати, – и, едва проснувшись, он обрушивал на нее поток сведений, почерпнутых в Большой советской энциклопедии, которая стояла у родителей в комнате аккурат возле удоба. Гриша рассуждал о численности населения, местной валюте, подводной почте, гигантских моллюсках и более чем ста разновидностях акул, так что невозможно было даже почистить ему зубы, потому что вместе с фактами изо рта выплевывалась и щетка.

Но удивительным образом Гришины способности распространялись только в определенных направлениях. Его совершенно не привлекала ни математика, ни точные науки, и все книги Перельмана, Сканави и приключения Кубарика и Томатика, которые ему пытался подсунуть Андрей, не вызывали никакого интереса. Даже в «Науке и жизни» Гриша читал в основном статьи про историю, географию и археологию.

В одном из таких старых и пыльных номеров семидесятого года Гриша наткнулся на интервью с Ботвинником и попросился на шахматы. Женя записала сына в секцию в Дворец пионеров и была уверена, что Гриша в очередной раз поразит всех – разве не из таких умников, книжных червей вырастают гроссмейстеры?

Поначалу Гриша и вправду покорил руководителя секции, доброго старичка-пенсионера с густыми бровями, поведав всей группе, что шахматы берут свое начало от индийской игры чатуранги, которая была заимствована персами, а потом распространилась в арабском халифате, после чего перешла к европейцам.

Но суть игры Гриша никак не мог уловить, вернее не хотел. Он не просчитывал ходы, игнорировал приоритетность фигур и все, чему с таким восторгом учил преподаватель – сквозные атаки, двойные связки, сицилианская защита, – пропускал мимо ушей. Гриша смотрел на шахматную доску и видел героев со своими судьбами и чаяниями, как в книгах, которые читал, и эти судьбы отнюдь не всегда укладывались в предлагаемые ему алгоритмы. И если в целом Гриша был согласен с тем, что своего короля нужно спасти, а чужого, наоборот, захватить, когда дело доходило до игры, он постоянно отвлекался на второстепенные сюжетные линии.

– Да что ж ты делаешь, милый мой? – разводил руками преподаватель. – Ты поставил под удар своего ферзя.

Но Гриша стоял на своем.

– Зато ход красивый.

Через несколько недель руководитель секции отвел Женю в сторону и, потирая плешь на затылке, пробормотал извиняющимся тоном:

– У вас очень одаренный мальчик. Но ему нужно куда-то в другое место – может, при библиотеке что-то есть или какой-то театральный кружок?

Женина мама была решительно против.

– Какой ему театральный кружок, – возмущалась она, затягиваясь сигаретой. – Он и так постоянно витает в облаках, мечтает невесть о чем – весь в мать.

Женя действительно все время мечтала, только уже сама не понимала, о чем.

Она работала в крупном издательстве, была там на хорошем счету, и все бы было хорошо, но жизнь проходила мимо.

Работа эта подвернулась Жене случайно, ее сосватала сюда подружка с филфака, которая уходила в декрет, а Женя как раз из декрета выходила и искала что-то временное, пока не подрастет Гриша. Редакция располагалась очень удобно, три остановки на метро по ее ветке, что было большим плюсом – Андрей, например, мотался в институт на другой конец Москвы c двумя пересадками. А один раз в неделю тексты и вовсе можно было брать на дом и в редакцию не приезжать.

Поначалу предполагалось, что Женя будет работать редактором в отделе иностранной литературы, но в последний момент планы наверху перекроили, кто-то кого-то потеснил, и Женино место забрал себе общественно-политический отдел, а Жене предложили корректорскую ставку. Она поколебалась, но все-таки пошла, потому что полагала, что проработает здесь недолго, пока Гриша не привыкнет к саду, а она не найдет что-нибудь по душе.

И вот уже третий год Женя сидела в тесной корректорской на первом этаже издательства и вычитывала, сверяла, сводила и правила тоску смертную: брошюры об успехах передовиков животноводства в Алтайском крае, пособия по политической работе среди водителей автобазы № 1 Липецкого стройтреста, отчеты о борьбе за успешное выполнение планов и обязательств последнего года пятилетки. Иностранной литературы им перепадало совсем мало, тот отдел почему-то предпочитал работать с внештатными корректорами.

Хуже всего были еженедельные информационные бюллетени, которые направлялись в библиотеки партийных комитетов по всей стране и вряд ли вообще открывались кем-либо после того, как их вычитывала Женя. Тексты эти были написаны таким казенным, таким железобетонным языком, что у Жени сводило челюсть: в обстановке высокого политического подъема, под знаком мобилизации всех резервов, в авангарде социалистического соревнования, обеспечение ритмичного выполнения задания по укреплению. Ей хотелось добежать до редакторской в конце коридора, заколотить в дверь и прокричать, что ни один человек не разговаривает так, даже роботы и те наверняка изъясняются более живым языком. Она, Женя, уж точно отредактировала бы лучше, да господи, она бы написала лучше.

Женя писала с тех пор, как себя помнила. Маленькой толстощекой девочкой она расхаживала по квартире с блокнотом и ручкой, наблюдала за домочадцами и записывала происходящее. Любая прогулка во дворе, любой поход в зоопарк с отцом или в театр с мамой, даже проезд в общественном транспорте, то еще событие, – все находило отражение в Жениных очерках. В темноте зрительного зала, перед клеткой гориллы или облокотившись на заиндевелое окно трамвая, Женя сосредоточенно водила ручкой по бумаге, фиксировала увиденное. Хотя зимой она носила с собой простой карандаш – на морозе чернила замерзали.

Еще Женя задавала вопросы. Начиналось все с обычных детских почемучек – почему нужно спать, почему небо нельзя потрогать, что означают цифры в головке сыра, – а потом пошли более серьезные темы: почему папа слушает радио на сломанной спидоле, которая все время шипит и булькает, так что почти ничего не слышно, хотя на кухне есть другой приемник, исправный, по которому передают музыку, или почему, когда маме дали от больницы путевку в Болгарию, она не взяла с собой папу и сказала тете Эммочке, что двоих не выпустят – а кто не выпустит и почему? Родители отвечали уклончиво, обещали объяснить все, когда Женя чуть-чуть подрастет, а пока что заклинали ее ни о чем таком за пределами дома не заговаривать.

Однажды в трамвае она заметила усатого дядьку, сидящего на месте, предназначенном для беременных женщин, лиц пожилого возраста и инвалидов. На беременную женщину тот похож не был, для пенсионера – слишком молод. Женя подошла к нему, придерживаясь одной рукой за поручни, а в другой сжимая блокнот, и без каких-либо расшаркиваний, но при этом все же вежливо и учтиво, спросила:

– Скажите, пожалуйста, вы инвалид?

– Чего? – нахмурился дядька. – Нет, не инвалид я.