Пожалуйста, не бегите по эскалатору - Ольга Александровна Замятина

Началось всё с другого. Будучи малышом, я никак не мог заговорить. К году положено произносить восемь слов, а я молчал. И в полтора года молчал. Только в два вдруг заговорил. И сразу предложениями. Одно из них было: «Ты мне не нужен». Мама рассказывала, что часто видела, как я, сидя перед игрушками, вдруг начинал раскачиваться вперёд-назад и повторять: «Ты мне не нужен. Не нужен. Не нужен». И по новой. Мама всегда расстраивалась до слёз. И из-за этих слов, и из-за снов, которые пришли на смену раскачиваниям. Поэтому я уже давно ей ни о чём таком не рассказываю. А вот мой психолог, конечно, в курсе всего.

Психологов я регулярно вижу всю мою жизнь. Мама говорила, что сначала пыталась найти причину моих странностей с помощью невролога и психиатра, но потом, когда никаких болезней у меня не нашли, ограничилась назначением мне бесплатной психологической помощи. Специалисты периодически менялись. Сначала был детский, потом подростковый, теперь взрослый. Но к ним я хожу редко и только потому, что так положено. Главными являются мои визиты к Николаю Николаевичу, психологу, которого я платно посещаю всю жизнь. Он у нас как член семьи. Помогает ли он мне? И да, и нет. С одной стороны, состояние моё так и не изменилось, с другой – жить с этим он меня научил. Точнее вот как: я научился делать так, чтобы окружающие меньше замечали мою непохожесть. Для этого я прислушиваюсь к своему телу: слежу, не сбилось ли дыхание, не ускорилось ли сердцебиение, не пересохло ли во рту. А ещё бывают мурашки по коже, подступающая тошнота и ноющая боль в затылке. Вам, наверное, и в голову бы не пришло размышлять о том, что радость ощущается в груди, а страх – в районе горла. А я анализирую это всю свою жизнь. Чтоб понимать самому и выдавать когда надо – улыбку, когда надо – морщинку на лбу. Ещё в моём арсенале есть: вздохнуть, кашлянуть, расширить глаза, покачать головой и поджать губы. Это основное меню. По-моему, весьма обширное.

Первого моего специалиста я помню не очень хорошо, а всех последующих воспринимаю как фонарные столбики на эскалаторе: проеду эти – будут новые. А Николай Николаевич – хороший дядька: маленький, лысый и спокойный, почти как я. И если его тоже сравнивать с чем-то в метро, то это будут, конечно, перила. Потому что поддержка. И потому что всегда рядом. Движется по жизни рядом со мной.

Когда-то он пытался установить причину моих детских раскачиваний и более поздних снов, где повторяется та же фраза. Но я из раза в раз говорил то, что он и так знал: меня воспитывали мама, бабушка и дедушка, они на моей памяти ни разу не только не ударили меня, но и не повысили голос. И фразу «Ты мне не нужен» я из их уст не слышал.

Просыпаясь по утрам после этого сна, я, как всегда, спокоен, но знаю, что день будет немного не такой. Как бы вам объяснить… Просто я после него немного хуже соображаю. Конечно, универские задачи решаю без проблем, но вот наукой заниматься получается с трудом. А ещё я могу настолько глубоко задуматься, что не слышу, что мне говорят люди. Или даже пропустить бегущего по эскалатору пассажира. Впрочем, такое было лишь однажды. И на пару мгновений.

Мне некомфортно быть таким. Гораздо лучше, когда я полностью себя контролирую. Только я имею право решать, что мне делать и о чём думать.

А этот сон занимает мой мозг на протяжении всего дня совершенно без моего ведома. И этот голос. И ещё ощущение. Физическое, конечно. Где-то в районе лопаток. Какой-то холодок. Как от сквозняка. Это ощущение я распознать не могу, потому что не испытывал его больше ни от чего другого в жизни.

Мама, узнав про сон, уже ревела бы в три ручья. Будто это ей, а не мне приснилось. А слёзы – это такая странная для меня штука. Я понимаю, зачем нужны пот, кровь, моча, лимфа, желудочный сок. Слёзы тоже бывают осмысленными. Когда нужно защитить слизистую глаз. Когда режу лук, из меня извергаются целые потоки слёз. Это естественно. Иначе бы луковые испарения повредили зрачки. Но зачем нужны слёзы от расстройства? Кто-нибудь понимает? От чего они защищают глаза в этом случае? От испарений горя? Я читал про лимбические системы головного мозга, возбуждение, гормоны и всё такое. С пониманием теории у меня, конечно, проблем нет. Но осознать потребность в слезах на практике я не могу. Слёзы нужны, чтобы успокоиться, серьёзно? Надо тебе – успокойся. А лучше просто не расстраивайся. Произошло что-то нехорошее – подумай, почему это случилось и что делать дальше. Я всегда так поступаю.

Ну и раз уж я начал рассказывать про мою семью, напишу ещё немного. И закроем эту тему. Папа бросил маму, когда она была беременна мной. Поэтому от него мне досталось только отчество. И какое! Серафимович. Представляете? А вместе с моим именем Аркадий получается и вовсе необычно. Аркадий Серафимович. А теперь я повеселю вас. Фамилия у меня мамина, простая и незамысловатая: Попов. Вот так и живу: Аркадий Серафимович Попов.

Но оставим это на маминой совести. Да и в целом я не в обиде на неё. Имя как имя. Бывает и хуже. Что я чувствую в связи с тем, что не видел папу? А что я могу чувствовать? Ничего, конечно. Как и всегда.

Вот только… я довольно немало о нём знаю. Мама даже не догадывается. А мне в какой-то момент стало интересно найти человека, который подарил мне некоторое количество своих клеток. И я погуглил. Тоже мне проблема – найти мужчину по имени Серафим. Да их на весь наш город около семисот человек. А если задать возраст от 35 до 40, то всего семьдесят. Дальше совсем элементарно. Оказалось, что он учился вместе с моей мамой, у него в друзьях её бывшая одноклассница.

Если мама хотела от меня его скрыть, мне кажется, стоило выбрать мне другое, более распространённое отчество.

И да, я думал о том, что это отчество она мне придумала для прикрытия. Чтоб замести следы. Но это не так. Я аккуратно выведал у Натальи Зиминой – той самой, что училась с мамой. Серафим, которого я обнаружил в соцсети, действительно мой отец. Она даже мне его