Северные сказки. Книга 2 - Николай Евгеньевич Ончуков

старик бежит след, он в дерево поднялся. Ну, этот старицек пришел к дереву и сидит, а этот Федор Кормаков и убежал с дерева, а корону не спущает с себя. Ну и потом бежал долго ли, коротко. Но. Идет, стоит огромной теремище; он зашел, ему пожрать охота, сголодал. Тут живе кривой старик. Ну, нанял его в рабочие, ну он и нанялся к ему и потом жил, не знаю, много ли, мало ли, в сказке того не сказано. Ну, работник и говорит: «Ты кривой, я глаз тебе вставлю другой, ты будешь с обоими глазами». — «Ну, сделай милость», — говорит этот старик. «Есть ли у тебя ружье большое, есть ли веревка порядочная у тебя?» Он взял да и привязал к столбу кривого старика. «И ты рвись, можешь ли сорвать веревки». Он двинулся, этот старик, сорвал эти веревки. «Ну, худы веревки, давай другие, крепце». И потом он опять этими привязал к столбу тому же, ну, опять он сорвал тыи веревки. Ну и потом говорит: «Есть ли крепце веревки?» Ну и тот принес еще крепце веревки; он его опять и связал к этому столбу; ну, он и двинул, сорвать не мог эти веревки. Ну, он ружье заправил и стрелил в этот глаз здоровый, одного нет, и в другой стрелил. Ну он, слепой-то, и сорвал веревки. А этот Федор Кормаков выпустил коз и овец, и телят с хлева, а этот слепой имат, за двор проць, што надо поймать самого этого полесника. Бросил Федора Кормакова с бараном, а тот к ему прицялился. Федор Кормаков вскрицал: «Я здесь». А этот старик крикнул: «На вот хоть ножик в приданых». Ну и он этот ножик взял, и ножик к рукам прильнул, своим ножиком стругнул, с перстами так и отсек ножик с кожею. Ну и сам пошел опеть в ход. Ну и опеть шел долго ли, коротко, ну и потом опеть стретился ему терем, да еще побольше того. Ну и пришел в терем, женщина красивая-прекрасивая и наймовала его в работники на три года. И оны тут жили-были; он выспрашивать, што тут, как; она ему и рассказала. «Можно ли отсюда выти прочь?» Она прижила уж ему паренька. Она ему и рассказала, как и выйти. «Вот у меня, гыт, топор есть под лавкой, ну и приди на бережок, лодка нужна. Ну и потом поедешь, то топор с рук не спущай». Ну и сецяс он — они заспали, она прятала топор под лавку, — и убежал на берег с этим топориком — тюкнул лодка нужна, ну и поехал. Затым сзади бежит эта женщина с ребенком на берег, разорвала этого ребенка пополам и бросила одну половину к ему, другую себе оставила; крови одна капля капнула на лодку, лодка ко дну пошла. Ну и он топором стругнул и поехал. И он переехал. Близко ли, далеко ли шел — не знаю, но и потом пришел: битвище, на степное место. Подожду, охота поесть, торговцы живут, или что. Ну и потом выстал дерево, ну и сецясь прибегают кидра да лёв-зверь, ну и драться приключились, третий час бьются звери на месте а лёв-зверь смолился: «Мужицёк, визими кулицек, да пособи убить кидру». Ну и он помог, и убили, и потом говорит: «Мужицек, ко мни за плеця, я тебя представлю в царство, откуда вышел». Ну он повез его и привез в это место и говорит, што «Не говори, что на лёв-звере ехал, а то я узнаю, как ты скажешь». И он пришел к этому государю, ну и он принес ему и подарил самую эту корону. «Ну, что тиби нужно за услугу твою, Федор Кормаков?» Ну отвецает Федор Кормаков: «Мне большого не нужно, хлеба с обеда, да грешно тело одеть, потом грешному целовеку надо придется рюмоцку выпить». Ну и государь женился и сделал бал, тогда его и ввел в цярство. Федор Кормаков здорово выпил, ну и похвастался, что: «Я на лёви-звери ехал». Лёв-зверь и вызывает его за город на том мести, куда он был преставлен, ну и сам говорит ему: «Что же, братец, ты сказал, ты мне заклятие дал не сказать?» А он сказал: «Не я сказал, а товарищ мой». — «Ну, как же товарищ есть, когда ты один был?» — «Ну, а тебе угодно моего товарища узнать, так я в город схожу, тебе приведу». Ну, он и ушел, принес ему полведра водки, ну и взял вылил ему в чан; ну и потом он взял и напился этот лёв-зверь. И взял этого лёв-зверя привязал коло ног. И государю его и привел этого лёва-зверя и говорит государю: «Вот мой конь, мне пособил твою корону принесть».

182

Вавилон-город[18]

А в городе молодежь здумала писать змиев. Взяли да побили змею, зделали мехи да стали раздувать. Они это заходили, зашевелились; ну, оны зашевелились и стали их жрать. Ну, оны в бегство убежали. Вот какая-то там была риза черковная, дорогая, хорошая; священники-то, видно, убежали, надо достать. И стали там о праздниках выкликать, што «Не найдете ли кого сходить, эту ризу вынести?» Наслался Сенька Барабатин. «Только, — скажет, — вы пороху мне набейте в пузырьки, в трех посудинках». Ну и отправился, и карты взял с собой. Пришел тамо, у змеи доложился, что в карты играть, а она тако примщилась, как мужеское лико. Ну играли, играли, она и заснула. Ну он туто забрал книжку, тут какая-то была книжка, и пошел в ход, и глядит, што туманно под верхом; он видит, што уж здись не ладно, здись уж как будто темень нашла. Он и спустил ракитку-ту с порохом вверх, ее и розорвало, тут падали гадовья с темини-то. Он от их сбыл и пошел опять в свое место. Опять пошел, опять темень встават над ним; он опять взял спустил ракиту-то с порохом, опять сбыл, опять потом пошел, и наставала темень третья; опять он спустил ракиту с порохом, их и розорвало. Ну он отправился дорожкой, ну идет опять дорогой, и лёв-зверь на дороги, и змея, и оны тягаются с нею. Змея и заговорила по-целовечески: «Сенька Барабатин, возьми, пособи пересець, разорвать его, так я тебя пропущу вперед». Ну, а он наместо и говорит лёв-зверь: «Я натяну ю, так ты пересеки ю, не дожидай от змеи добра». Лев как потянул, а он взял ножиком и пересек. «Садись