Зимовьё на Гилюе - Сергей Артурович Шаманов

Только сейчас мы обратили внимание друг на друга. За несколько часов мошка так искусала наши лица, что они потемнели и опухли, а вместо глаз остались лишь узкие вздутые щели без ресниц.

– Парни, да вы ж эвенками стали! – смеялся Филин, указывая на нас пальцами.

– На себя посмотри, бурят, – беззлобно бурчал Макс, укладывая в лодку мешок с сетями.

Всю дорогу до зимовья мы, нещадно искусанные мелкими кровопийцами, подшучивали друг над другом.

Эвенками и бурятами мы были не больше суток. Уже утром отёк начал спадать, и глаза наши стали раскрываться шире. Но кожа ещё долго зудела.

Ничего не даётся даром в тайге. Зато после нескольких загонов у нас было сорок пять щучек-травянок, которые оказались очень вкусными в солёном, жареном и варёном виде и которых нам надолго хватило.

Глава XXIV

Короткий пляжный роман

В конце августа на зимовье произошла авария: сломалась топочная дверца у печки. А случилось это так. Ночью был заморозок, и под утро стало настолько холодно, что Филин не вытерпел, вылез из-под одеяла и начал растапливать печку. Я слышал, как хлопнула дверь избушки, как с тяжёлым дробящимся грохотом посыпалась на пол охапка дров, как чиркнула спичка, сломалась и снова чиркнула…

А потом сквозь дрёму почувствовал мягко разливающееся по избушке тепло…

Через несколько минут меня разбудил глухой стук, едкий запах дыма, звяканье металла и приглушённые ругательства Филина. Он спросонок натолкал в печь так много дров и так криво, что те, не помещаясь в топку, торчали наружу, в результате чего дверца не закрывалась на защёлку. Тогда наш истопник несколько раз двинул по дверце ногой, пытаясь таким образом утрамбовать топливо. Старые, поржавевшие оконные петли, на которых держалась тонкая самодельная дверца, лопнули, и она отвалилась. Когда мы все проснулись, печка жалобно и изумлённо смотрела на нас с широко раскрытым набитым ртом, из которого валил густой, уплывающий под потолок белый дым. На полу в предрассветном полумраке угадывались контуры отломившейся дверцы.

Несколько дней мы мучились, подпирая дверцу топки поленьями. Но приближающаяся осень заставляла задуматься о ремонте. Сварочного аппарата у нас не имелось, а это значит, что нужно было нести печку в город, а потом обратно. И бóльшую часть пути – на руках. К тому же это наследство, доставшееся нам от Саньки Мохова, ещё и прохудилось в нескольких местах по швам. И ночью сквозь трещины было видно, как беспокойно бьётся внутри синее пламя и переливаются красные угли.

И все эти дни у меня перед глазами периодически всплывал образ добротной и почти бесхозной печки, виденной где-то совсем недавно. И когда Макс обронил в разговоре слово «УМС», я внезапно понял, что именно беспокоило моё подсознание. И у меня возникла идея, как обзавестись новой печкой. Я поделился этой идеей с Максом. Мы недолго посовещались, а потом объявили Филину и Лёньке, что идём сегодня ночью в УМС.

Об этой памятной для меня ночи я и хочу рассказать. Но сначала объясню, каким образом мне удалость узнать о печке, согревающей тщательно скрытое от посторонних глаз лесное строение, находящееся на самом краю города – возле микрорайона, именуемого в народе посёлок УМС.

В июле мы вернулись в Тынду, чтобы продать первую ягоду северного лета – жимолость. Так как год был неурожайный, ягода стоила дорого, и мы хорошо заработали. На вырученные деньги купили соль, муку, макароны, крýпы, подсолнечное масло, чай, сахар, тушёнку «Великая стена», сладости и даже несколько жестяных банок индийского кофе. Уложили провизию в рюкзаки, но сразу возвращаться в тайгу не стали: лето было в самом разгаре, весь берег реки был усыпан поджаривающимися пляжниками, растекался соблазнительный солоноватый дым от мангалов, носилась музыка из кассетников:

Вернёмся мы опять,

Пускай пройдёт зима,

В наш летний диско-бар,

Где музыка слышна-а-а…[65]

На том самом повороте реки – на отрезке между устьем Шахтаума и Сталинским мостом, – где месяц назад я начал свой сплав, увенчавшийся встречей с медведем, мы с Максом переплыли на противоположный берег и расположились на песчаном пляже, намытом рекой на крутой излучине. Народу здесь не было. Не все имели лодки, как мы. А чтобы перейти реку по Сталинскому или подвесному мосту, нужно было сделать большой крюк, к которому не располагала жара.

По таёжной привычке, чтобы зря не мочить трусы, мы купались голышом. Когда река охладила нас и кожа покрылась крупными пупырышками, а губы посинели, мы вышли на берег. Макс развалился на песке, подставив тело под горячие солнечные лучи, а я стал выкладывать на песке из камней огромную двадцатиметровую надпись «SANDRA».

– Делать тебе нечего, Серёга, – добродушно ухмылялся Макс.

Но я не обращал внимания на иронию друга.

Места здесь живописные. Противоположный берег выглядит причудливо: природа словно гигантским ножом отрезала половину сопки, одну часть которой раздробила и унесла река, а другая отвесной жёлтой скалой обрывалась вниз. Под этим причудливым клифом на уютной лужайке, поросшей молодой травой, прорисовывались две белые девичьи фигурки в бикини; насколько мы могли разглядеть, незнакомки лежали на покрывалах и, скорее всего, читали книги. Но время от времени они принимали сидячее положение и подолгу, с явным любопытством смотрели в нашу сторону. Поскольку расстояние было солидное, я не боялся за свой непотребный вид и всё так же разгуливал голышом.

Я уже встраивал последние камни в перекладину последней буквы «А», как вдруг услышал тревожную реплику Макса, пристально наблюдающего за нашими неведомыми соседками:

– У них бинокль, Серёга. И они только что передавали его друг другу.

– Бинокль?! – встревожился я. – Не может быть! Я же голый!

И я начал в панике носиться по берегу, разыскивая свою одежду. Макс тоже на всякий случай оделся.

Девушки и вправду передавали из рук в руки какой-то небольшой предмет, который прикладывали к глазам. Но разглядеть, был ли это бинокль, не представлялось возможным. Я на всякий случай погрозил в сторону противоположного берега кулаком. И странный предмет тут же исчез из рук незнакомок.

Купаться расхотелось. А вот девушки, наоборот, очень нас заинтересовали. Мы сели в лодку и поплыли на тот берег. Незнакомки встретили нас смущёнными улыбками. На покрывале одной из них поблёскивал на солнце маленький белый театральный бинокль. Горячая кровь стыда прихлынула к моему лицу.

Девушки были на год младше меня. Одна из них была слегка полноватой блондинкой.