Музыка и музыканты - Галина Яковлевна Левашева

сборниках, созданы народом позднее, чем песни-заклинания. И это не потому, что раньше песен о труде, о жизни людей вообще не было. Просто они до нас не дошли. А заклинания дошли. Почему? Над этим стоит подумать.

Песни, которые рождались в труде, в повседневном быту человека, все время менялись, совершенствовались, как менялся, совершенствовался и развивался сам человек. И конечно, самые древние, примитивные песни его уже не удовлетворяли. Человек забывал о них, создавая новые, более красивые и выразительные напевы. Ведь память всегда старается сохранить на века только самое лучшее, прекрасное в искусстве.

Песни-заклинания сохранились до нашего времени потому, что они изменялись очень медленно и мало. Ведь они были частью религиозного обряда, а религия всегда развивалась медленно, изменялась мало и очень отставала от жизни.

Со временем песни-заклинания совсем ушли из быта людей. Остались, пожалуй, только у ребят. Не удивляйтесь. Сами ведь, наверно, не раз пели «Дождик-дождик, перестань» или «Божья коровка, улети на небо». Знакомые песенки, правда? Вот это и есть заклинания. Вернее, то, что от них осталось, — смешные песенки для самых маленьких.

А трудовые песни, конечно же, не могли исчезнуть, как не может исчезнуть из жизни человека труд. Они становились все лучше, все красивее. Теперь, когда в нашей стране труд стал радостью, и песни о нем стали истинно прекрасными. Вспомните хотя бы «Марш энтузиастов» Дунаевского, этот гимн труду, гимн уму, рукам, горячему сердцу рабочего человека.

„Лейся вдаль, наш напев!“

Мы с вами заговорились, а за стенами этой тихой гостиной, вероятно, происходят еще какие-нибудь интересные вещи.

Давайте-ка выйдем отсюда, ну, хотя бы вот в эту дверь.

...Тишина какая! Куда же делись песни? Их здесь не слышно. Впрочем... Слышите, где-то очень близко поют, только совсем-совсем тихо:

Слезами залит мир безбрежный,

Вся наша жизнь — тяжелый труд.

В небольшой комнатке сидят несколько человек. Поют слаженно, дружно, но почти шепотом.

Но день настанет неизбежный,

Неумолимо грозный суд!

Даже в этом, чуть слышном звучании мелодия песни не теряет своей уверенной силы. Слышите, как упрямо, по-маршевому четко повторяются интонации:

Не-у-мо-ли-мо гроз-ный суд!

Еще раз, как бы закрепляя главную мысль, повторяется последняя фраза куплета.

Это «Красное знамя», старая революционная песня.

Так вот оно что! Здесь сегодня поют песни революции. Да, друзья мои, когда-то революционные песни пелись шепотом. В старой царской России на эти песни был наложен строжайший запрет. За них людей бросали в тюрьмы, заковывали в кандалы. Их боялись так же, как боялись рабочих сходок и собраний, боялись как проявления разгорающейся революционной силы. А люди пели. На сходках и забастовках, в тюрьмах и ссылках. Пели громко, будто бросали песню в лицо палачам и жандармам, идя в ссылку и на казнь; пели шепотом, уходя в подполье, собираясь в окраинных покосившихся домиках, где жили рабочие с заводов Путилова и Лейснера, Обухова и Макферсона.

И убить, уничтожить эти песни было нельзя. Ведь это были песни-герои, а герой не может умереть.

Для вас, да и для меня, друзья, эти песни — далекая история. Они пришли к нам от наших дедов, и мы храним их в памяти с гордостью и благодарностью. И те ребята, которые поют сейчас «Красное знамя» в небольшой комнатке рабочего клуба и помогают нам представить себе, как это было пятьдесят лет назад, они тоже, как мы, знают об этом времени только по книгам и кинофильмам.

Но, слушая ребят, я вспомнила о том, что в Ленинграде есть такие исполнители революционной песни, для которых каждое выступление, каждая репетиция — это воскрешение пережитого, того, что они видели своими глазами, чему были свидетелями и участниками.

Помню, как в один из майских дней, когда весь Ленинград уже вовсю готовился к празднику песен, я зашла в нотный магазин на Невском проспекте, устроилась за столом, положила перед собой большую пачку нот и с головой ушла в их изучение.

В магазине стоял привычный, негромкий шумок. Кто спрашивал этюды Черни, кто сокрушался, что нет какой-то очень модной эстрадной песенки. Словом, все шло, как всегда.

Но вот в магазине появилась группа людей, которые сразу же заставили меня оторваться от моего, право же, очень интересного, важного и даже срочного дела.

Было в них что-то такое, что отличало их от других посетителей магазина. Чувствовалось, что эти люди здесь не в первый раз. Они дружески беседовали с Татьяной Петровной, директором магазина, здоровались с продавщицами — оживленные, по-юношески подтянутые и бодрые. А вместе с тем самому молодому из них было, вероятно, никак не меньше шестидесяти лет.

Их интересовали новые хоровые песни и упражнения для хорового пения... Артисты хора? Нет, не похоже.

Я сгорала от любопытства. И, не выдержав, спросила о них у директора магазина.

— Это из хора старых большевиков, — ответила Татьяна Петровна.

Так я познакомилась с этим удивительным коллективом — хором старых большевиков.

Исполняют они самые разные произведения, но, конечно, основной их репертуар — старые революционные песни.

Что же это за песни? Кто их автор?

В 1897 году в камере Таганской тюрьмы родились слова песни, которой суждено было стать одним из гимнов революции.

Вы подумайте только, дорогие мои друзья! Человек, заключенный в тюрьму на долгие годы, лишенный свободы, света, воздуха, человек, на которого изо дня в день, словно стараясь сломить, согнуть его волю, давят стены тюремной камеры, пишет такие слова:

Смело, товарищи, в ногу!

Духом окрепнем в борьбе,

В царство свободы дорогу

Грудью проложим себе.

Имя этого человека — Леонид Петрович Радин. Он был талантливым ученым-химиком и стойким, пламенным революционером.

И что интересно: Леонид Петрович Радин сочинял не стихи, а именно песню, хотя сам никогда не был композитором. Он сочинял новые слова к песне, которая уже существовала. Автором ее был русский поэт 40—50-х годов прошлого столетия Никитин. Начиналась она так:

Медленно движется время, —

Веруй, надейся и жди...

Зрей, наше юное племя!

Путь твой широк впереди.

Молнии нас осветили.

Мы на распутье стоим...

Мертвые в мире почили,

Дело настало живым.

Песню эту когда-то очень