Былины в записях и пересказах XVII—XVIII веков - Автор Неизвестен

И в те поры млад Михаило сын Даниловичь ввалился вь яму глубокую, а конь ево выдрался и поскакал в чистое поле. А Михаилу сына Даниловича вынули изь ямы и связали ево, оковали ему ноги по колени, а руки по лохти, и повели ево |100| в полки татарские ко царю Бахмету сыну Тавруевичю. Что взговорит царь Бахмет сын Тавруевичь Михаиле сыну Даниловичю: «Как тебя, молотца, по имени зовут и которои ты деревни или вотчины?» Ответ держит млад Михаила сын Даниловичь: «Государь царь Бахмет сын Тавруевич, по имени меня зовут Михаилою, а по отечеству сын Данилович, а езжу |105| я и[з] столного града с Киева от великаго князя Владимера Всеславьевича киевского». Тогда стал ему говорить царь Бахмет сын Тавруевичь, Михаиле сыну Даниловичю: «Служи ты мне верою и правдою, как ты служиш великому князю Владимеру Всеславьевичю киевскому; я тебе у себя в Золотои Орде долю дам да треть своего царства». Ответ держит млад |110| Михаила сын Даниловичь царю Бахмету сыну Тавруевичю: «Рад тебе служить верою и правдою, своею саблею вострою над твоею шеею толстою». Тогда возговорит царь Бахмет сын Тавруевичь: «Мурзы улановя, возмите Михаилу сына Даниловича за белые руки и поведите ево за белые шатры полотняные и снимите с него буиную ево голову». |115| Потом стал им говорить млад Михаила сын Даниловичь: «Кто хощет жить подолше, тот бижи подале, а хто хощет жить поменше, тот подвинся поближе». Тогда взговорят ему мурзы улановя: «Брате Михаиле, теперь ты у нас в руках, а грозиж нам». Потом не ясен сокол вострепенулся, а млад Михаила сын Даниловичь сложил с себя железа с рук и с ног и побил |120| около себя людеи многое множество. И тогда люди ево многия обхватили, и он ис под телеги ордынскои ось выломил, и учел их побивать на все четыре стороны, и дограбился до добра сотка каменного, и тут полки клонил. И уже Михаило сын Даниловичь уже по колени в крови бродит.

Тогда выходил из бела шатра царь Бахмет сын Тавруевичь и бьет челом |125| о сыру землю: «Государь мои, млад Михаило сын Даниловичь, отпусти ты меня в мою орду хотя сама третя, и аз бы в своеи орде племя развел». Тогда стал говорить млад Михаила сын Даниловичь царю Бахмету сыну Тавруевичю: «Отпущу я тебя в твою орду за то сама третья, что аз был у тебя в поимани, — в болшеи орде долю давал да треть своего царства; |130| и ты поди в свою орду». Тогда царь Бахмет сын Тавруевичь поклонился ему и поехал в свою орду, а млад Михаила сын Даниловичь убирался и вооружался, и садился на свои доброи конь, и поехал к столному граду Киеву, к великому князю Владимеру Всеславьевичю.

Тогда лих был на Михаилу сына Даниловича оговорщик в Киеве, оговорил |135| великому князю Владимеру Всеславьевичю киевскому: «Государь велики князь Владимер Всеславьевичь киевскои! Млад Михаило сын Даниловичь ездил по деревням да по вотчинам, пил да ел да бражничел, а не у твоего дела царскаго был». Тогда великии княз Владимер Всеславьевичь киевскои на Михаилу сына3 Даниловича разкручинился и велел |140| ево посадить в темницу заключенную, вь яму глубокую сорока сажен, где сидел Ставерха сын Годинович. Посадили Михаилу сына Даниловича вь яму глубокую; и велел ему на неделю места хлеба по снопу по овсяному давать: то ему Михаиле сыну Даниловичю за выслугу. И накрыли цкою железною, и зарыли землею накрепко, опустили решетки железные |145| и приставили крепость великую.

Потом велики князь Владимер Всеславьевичь киевскои призывает слугу своего вернаго, по имени зовут Илью Муромца, проведать о побоище Михаила сына Даниловича: «Коли он побил силу рать великую, то я ево ис тюрмы вон выпущу». Тогда Илья Муромец скоро метался, и садился на |150| свои доброи конь, и поехал в чистое поле на шелом и на баканов. И ездил Илья Муромец двенатцать днеи, и не мог он об[ъ]ехать трупу татарскаго. И потом изьехал труп татарскои — где пригор, тут по щеку коню крови; а где привражие, тут4 по колени коню крови; а где прибрег, тут по чрево коню крови. Потом Илья Муромец возвратился к столному граду Киеву, |155| к великому князю Владимеру Всеславьевичю киевскому. И как будет Илья Муромец среди двора государева, и ставит своего коня бес привези, а сам бежит скоро в белокаменные полаты, и молитца честным образом, и бьет челом великому князю Владимеру Всеславьевичю киевскому о сыру землю. Что взговорит5 Илья Муромец: «Гои еси, велики князь Владимер Всеславьевичь |160| киевскои, живу я у тебя тритцать три года, а побоища такого не побивывал, что грозно побил побоище млад Михаила сын Даниловичь. А трупу татарскаго — где пригор, тут по щеку коню крови; а где привражие, тут по колени коню крови; а где прибрег, тут по чрево коню крови». Тогда велики князь Владимер Всеславьевичь киевскои в тот час велел |165| изь ямы вынуть Михаилу сына Даниловича. И в то время вынули ево изь ямы глубокия, и привели ево пред великого князя Владимера Всеславьевича киевского. Что взговорит велики князь Владимер Всеславьевичь киевскои Михаиле сыну Даниловичю: «Буди ты от меня пожалован; злата казна про тебя не запечатана, драгоценное платье про тебя не |170| изношено, добрыя кони стоят не об[ъ]езжаны». Тогда стал говорить млад Михаило сын Даниловичь: «Государь мои, велики князь Владимер Всеславьевичь киевскои, много твоего государского жалованья! Пожалуи, государь, отпусти ты меня к батюшке моему Даниле Ивановичю в монастырь постритца; а у тебя, государя моего, в великом |175| столном граде Киеве лихи оговорщики: не велят тебе, великому князю Владимеру Всеславьевичю киевскому, служить верою и правдою и вочью неизменою».

Потом велики князь Владимер Всеславьевичь киевскои отпустил млада Михаилу сына Даниловича двенатцати лет к отцу ево Даниле Ивановичю |180| в монастырь для пострижения в монашески чин. Тогда млад Михаила сын Даниловичь великому князю Владимеру Всеславьевичю киевскому поклонился, и чюдным образом помолился, и поехал к отцу своему Даниле Ивановичю в монастырь. И приехавши в тот монастырь, постригся в монашески чин, и стал в том монастыре жить в великои славе и чести до |185| смерти своеи.

Тем сия гистория конец восприяла.

29

[ПОВЕСТЬ О СУХАНЕ]

Во граде Киеве бысть при старосте, при великом князе Манамахе Владимеровиче, был богатырь стар добре, больши ему девяноста лет. Да охочь был до потехи кречятные, не покинул