Прядильщица Снов - Тория Кардело

Но это было почти приятно — чувствовать хоть что-то, кроме пустоты и голода. Полина подставила лицо дождю, запрокинув голову к низкому, затянутому тучами небу. Вода смешивалась со слезами, смывала остатки косметики, которую она не успела стереть перед ссорой.

И вдруг, неожиданно для самой себя, Полина начала смеяться. Сначала тихо, почти беззвучно, потом громче, громче, пока смех не превратился в неконтролируемый истерический хохот. Она смеялась, запрокинув голову, чувствуя, как капли дождя попадают в открытый рот, смешиваются со слюной, как мокрые волосы липнут к лицу, как тонкая ткань халата промокает насквозь и облепляет тело.

Этот звук — отчаянный, надломленный, совершенно безумный — разносился над двором, отражаясь от стен соседних домов. Если бы кто-то услышал, то решил бы, что на балконе стоит сумасшедшая. И, может быть, оказался прав.

Пузырёк с таблетками оттягивал карман халата, создавая ощущение тяжести, напоминая о своём присутствии. Одно решение — и всё закончится. Вся эта боль, весь этот кошмар, всё это невыносимое существование в ненавистном теле и слишком ярком, слишком громком и требовательном мире. Одно решение — и она переместится туда, где всегда мечтала жить, избавиться от ненавистного тела. Пройдёт трансформацию.

И в этот момент, стоя на балконе под проливным дождём, смеясь, как безумная, с пузырьком смертельных таблеток в кармане, Полина впервые за долгие месяцы почувствовала что-то похожее на умиротворение.

Глава 14. Золотистый шарф

Иногда Але нравилось погружаться в историю. Прикасаться к чему-то древнему, вечному и неизменному. В отличие от непредсказуемого настоящего, прошлое казалось надёжным и безопасным.

И она с искренним интересом готовила доклад по истории России о Древней Руси и эпохе князя Владимира, вчитываясь в книги, словно искала там особый смысл и для собственной жизни.

И с таким же неподдельным, липким ужасом ждала очередного часа позора — выступления, пусть и всего лишь перед своим классом. Еще с начальной школы Аля знала этот сценарий наизусть — сколько раз она стояла у доски, чувствовала себя голой и беззащитной, краем уха улавливала шёпот и смешки! А потом запиралась в туалетной кабинке и глотала слёзы, мечтая стать невидимой, или, хуже того, не сдерживала рыдания прямо во время выступления, как это произошло на недавнем конкурсе.

Но не сегодня.

Сегодня ее не покидала странная, почти невесомая лёгкость. Ладони оставались сухими, колени не дрожали, а сердце билось ровно и спокойно, как метроном. Тревога растворилась, уступив место отстраненному спокойствию, будто всё происходило с кем-то другим, а она лишь наблюдала со стороны.

Это последний день толстушки Али. Последний день, когда её будут унижать за лишний вес, непривлекательную внешность и неуверенность. Последний день в ненавистном теле. Последний день серой, никчёмной жизни.

Вечером она наконец решится. Спрыгнет с моста через реку Зимницу и навсегда останется на Ткани Снов — в чудесном мире, который показала ей Агата. Мире, где она красивая, стройная, любимая. Где нет ни следа этой вечной боли, этого неотступного стыда за собственное существование.

Она расправила плечи, медленно выдохнула и подняла взгляд, встречаясь глазами с классом. Их лица размывались, словно фотографии не в фокусе — будто они были не совсем реальными.

«Или это я уже не совсем здесь?»

В классе пахло мелом, духами и влажными куртками — октябрьский дождь лил с самого утра, серый и монотонный, как сама жизнь в Зимнеградске. Капли стучали по стеклу — тук-тук-тук — усыпляющим ритмом. Приглушённый свет люминесцентных ламп придавал всему нереальный, слегка болезненный оттенок.

— Принятие христианства князем Владимиром в 988 году стало поворотным пунктом не только в религиозной, но и в политической истории Руси, — начала она чётко, без обычного дрожания в голосе. Слова лились легко, плавно, словно она много лет выступала перед публикой. — Это был стратегический шаг, направленный на укрепление международного положения молодого государства среди европейских держав…

За третьей партой Лиза Скворцова что-то шепнула Даше Масловой. Они прыснули со смеху, прикрывая рты ладонями и бросая на Алю насмешливые взгляды. Аля услышала обрывок фразы: «…сейчас опять покажет всем свой лифчик…».

Раньше эти слова вонзились бы в неё отравленными стрелами, заставили бы сжаться, смутиться, потерять нить рассказа. Раньше каждый смешок был как удар ножом, каждый косой взгляд — как пощёчина. А сегодня… сегодня их слова просто отскакивали от невидимого щита, которым она себя окружила.

«Смейтесь, смейтесь», — думала Аля с холодным, отстранённым превосходством. — «Вечером меня здесь уже не будет. А вы останетесь в этом сером, унылом городе навсегда».

— Византийская традиция подарила Руси не только новую религию, но и письменность, архитектуру, искусство иконописи… — продолжала Аля, наслаждаясь звучанием своего голоса. Ровного, уверенного, почти чужого.

Аля улыбнулась, глядя прямо на шепчущихся девочек, и те удивлённо переглянулись. В их глазах мелькнуло недоумение. Это была не та Аля Кострова, которую они затравили — вечно зажатая, вечно краснеющая, вечно извиняющаяся за собственное существование. У доски стояла Александра — с прямым взглядом, расправленными плечами и лёгкой, почти снисходительной улыбкой на губах.

Кто-то, кто уже почти не принадлежал этому миру.

Кажется, даже Мария Сергеевна, отвлекшаяся от заполнения журнала, слушала ее с приятным удивлением, отчего Аля чувствовала себя почти счастливой в этот момент.

«Хоть в последний день жизни можно побыть хорошим оратором…»

Сегодня даже Роман явился в школу, хотя в последние несколько дней его было не видно. Он сидел за последней партой, глядя в окно на серый октябрьский дождь, как обычно, отстранённый от всего происходящего, окутанный своей собственной атмосферой. Под глазами у него снова залегли темные круги, словно он не спал несколько дней, кудри растрепались, а школьная рубашка выглядела слегка небрежно.

Его по-прежнему окружал ореол тайны и недосказанности. Тёмный омут, в который страшно заглянуть. Но даже он теперь не заставлял трепетать ее сердце — гораздо больше ее волновал Ноктюрн, его таинственный двойник из Ткани Снов. И скоро они всегда будут рядом.

Аля невольно задержала на однокласснике взгляд чуть дольше, чем следовало бы, и в этот момент он внезапно повернул голову и посмотрел прямо на неё.

Их взгляды встретились — всего на мгновение, на долю секунды, — но по позвоночнику Али пробежал холодок. В его глазах было что-то… странное. Словно он увидел в ней кого-то знакомого, кого-то… не отсюда.

Она быстро отвела взгляд, продолжая свой рассказ, но внутри что-то дрогнуло натянутой струной. Жаль, она пока не могла понять, что именно.

«Неважно. Скоро всё это