Приключения воздухоплавателя Редькина - Леонид Яковлевич Треер

Приходится спешить. Приходится делать сегодня то, что можно отложить на завтра. Ибо завтра, возможно, будет поздно.

Коля торопился. Кроме всего прочего, его подстегивал голод. Они летели уже целые сутки, но ни архипелага, ни Тихого океана не было видно. Безжизненные каменистые холмы тянулись внизу, предлагая воздухоплавателям лишь ящериц. Сид стонал и ругал себя за то, что не съедал все, предлагаемое когда-то зрителями. Леро, прикрыв глаза, отрешенно бормотал: «Как прекрасен этот мир, посмотри…» Коля молча разглядывал в бинокль суровый ландшафт.

Постепенно на склонах холмов стали появляться кусты. Потом холмы исчезли, промелькнул лесок, похожий расческу со сломанными зубьями, и начались луга, такие зеленые, что хотелось превратиться в корову и щипать травку.

Вдруг перед носом Редькина возникла белая утка. Она ковырялась в земле и никуда не торопилась.

— Сид, — сказал Коля, — вы любите жареных уток?

— Жестокий мальчик, — прошептал Сид, — он хочет убить меня…

— Я хочу накормить вас, — рассмеялся Редькин и повел шар на посадку.

Приземлившись, экипаж «Искателя» бросился к утке. С истошным кряканьем она понеслась прочь. Утка бежала некрасиво, точно марафонец, надевший ласты. Воздухоплаватели мчались резво, но схватить жар-птицу не удавалось. Сид безнадежно отстал и, упав на траву, ждал, когда откроется второе дыхание. И только Коля продолжал погоню.

Наконец, утка начала сдавать, и тогда Редькин мощным спуртом приблизился к ней и в великолепном вратарском прыжке настиг птицу. Утка яростно била крыльями по его лицу, но, взглянув Коле в глаза, прекратила сопротивление.

Появился Джейрано, прилетел Леро. Толстяк поцеловал утку, поднял ее над головой и начал вальсировать вокруг Коли со счастливым смехом.

— Эй, балерун! — раздраженно крикнул Леро. — Обратите внимание на ногу вашей партнерши!

На утиной лапке сверкало золотое колечко, на котором было выгравировано: «Имущество Барракудо. Употреблять строго запрещается».

Изумленные воздухоплаватели тщательно осмотрел имущество неизвестного Барракудо, но других объявлений не обнаружили.

В это время послышалось гудение мотора, и они увидели самолет. Он летел далеко в стороне, и за ним тянулся шлейф листовок. Бумажки кувыркались и медленно опускались на землю, точно конфетти. Леро, посланный за листовкой, взлетел, оскорбил словом молодого птеродактиля, пытавшегося затеять драку, и вернулся с добычей, пахнущей типографской краской.

«Граждане великой Кошмарии! — прочли воздухоплаватели. — Мои дорогие дети! Ваш усталый папа Барракудо страдает и тоскует. Уже три дня отсутствует его любимая Белая Утка. Это мешает ему заботиться о вас. С болью в сердце вынужден расстрелять сегодня в нашей славной столице Вальядоле сто заложников. И так будет каждый день, пока не найдется Белая Утка. Тот, кто найдет ее, получит десять тысяч люриков. Спешите, дети мои. У меня очень скверное настроение.

Ваш любимый диктатор папа Барракудо».

— Вот и пообедали, — Коля почесал затылок, — придется вернуть утку.

— Вернуть? — рассеянно спросил Сид.

— Ну конечно, — Коля был удивлен вопросом, — иначе погибнут заложники…

— Не отдам! — крикнул Джейрано, прижимая птицу к груди. — Не отдам. Утка общая. Я тоже бежал за ней. У меня шишка голода…

Коля, ни слова не говоря, повернулся и зашагал к «Искателю».

— Святая мадонна, — простонал Сид, — зачем я связался с этим героическим мальчиком. Он доконает меня своим человеколюбием…

Джейрано, волоча утку, поплелся за Колей.

Они поднялись в небо и полетели в том направлении, где скрылся самолет. Минут через пятнадцать на горизонте показался город. Это и был Вальядол, столица Кошмарии.

На всякий случай Коля посадил «Искатель» в нескольких километрах от города, на уютной лужайке.

— Хотите пообедать у папы Барракудо? — спpocил Редькин, насмешливо глядя на Котлетоглотателя.

— О нет, мой маленький герой, — Сид покачал головой, — лучше я поголодаю. Идите сами, и пусть нимб великомученика освещает вам дорогу. А я, простой смертный, слабый и бесхребетный, лучше посплю. Я боюсь диктаторов.

— Спите, Сид Джейрано, — Коля покраснел от злости. Как будто он не боится диктатора! — Отдыхайте, набирайтесь сил. Вам ведь скоро опять глотать баранов, лопать быков и пить ведрами кофе. Спите! А ты, Леро, отгоняй от спящего мух…

— Еще чего! — фыркнул попугай.

— Леро, — строго сказал Редькин. — За шар и за этого беззащитного дядю отвечаешь!

Он замотал утку в старый свитер Эдисона Назаровича и отправился освобождать заложников.

Был полдень, когда Коля вошел в Вальядол. Город плавился в зное и казался вымершим. Только тощие безродные псы понуро стояли в тени, свесив розовые языки до земли. Кривые переулки, застроенные халупками из фанеры и жести, как грязные ручьи, впадали в главную и единственную улицу Цвай Карамболь. На этой улице находились лавки, почта, кинотеатр и кафе с фирменным блюдо «Печень по-кошмарному».

Цвай Карамболь упиралась в огромную площадь, на которой возвышался Дворец.

Обливаясь потом, Коля добрел до дворцовых ворот с чугунными львами по бокам. У ворот, на табуретке, сидел под зонтом сонный часовой в темных очках, шляпе, зеленой сорочке и в шортах. Он чистил пилочкой ногти. Рядом с ним, на асфальте, стоял телефон и валялся автомат, похожий на отбойный молоток.

— Я насчет Утки, — сказал Коля и, развернув свитер показал птицу, которая тут же закрякала.

Часовой замер, затем схватил телефон и начал бешено набирать номер.

— Докладывает оборотень Чистоплюй! — рявкнул он в трубку. — Прилетела Уточка!

Завыла сирена, ворота открылись, и выбежали два долговязых парня в точно такой же форме, что и Чистоплюй. Из этого Редькин сделал вывод, что они тоже оборотни. Парни встали по бокам у Коли и повели его во Дворец. Они долго шли по роскошным залам, поднимались и опускались по мраморным лестницам, кружили по темным лабиринтам коридоров, пока не остановились у массивных дверей с табличкой «Тихо! Барракудо думает».

Один из сопровождающих открыл дверь и кивком пригласил Колю войти. Редькин шагнул, дверь бесшумно закрылась, и он остался в темноте, ослепший после яркого солнца. Узкая полоска света пробивалась из-за гофрированных штор.

Постояв несколько секунд, он начал двигаться на ощупь. Так беспомощно тыкается во тьме зала опоздавший к началу сеанса, натыкаясь на зрителей, пока чья-то решительная рука не пригвоздит его к пустому креслу.

Когда глаза привыкли к