Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

Она не была прельщена Абаем. Гордая Дильда помнила, что он сын Кунанбая, но и не забывала, что она внучка самого Алшинбая. Смущаться, робеть, выказывать страх девичьей невинности она не стала. Просто исполнила все то, чему научили ее опытные тетушки.

После первой брачной ночи Абай со своими друзьями-джигитами пробыл в ауле еще две недели. Улжан отбыла домой дней на пять раньше.

Ко времени отъезда Абая молодые успели немного привыкнуть друг к другу. Дильда показалась Абаю и обаятельной, и красивой. И она тоже нашла в нем хорошие стороны. Но, несмотря на это, они так и не смогли раскрыться друг перед другом, в душе остались чужими, далекими.

Считается, что первый приезд к невесте делает молодого жениха взрослым, подлинным супругом. Он восходит к главному перевалу в своей жизни. Абай одолел этот перевал. Но в его юном сердце не вспыхнуло никакого огня, не добавилось новых пламенных порывов. Наоборот - его сердце, казалось, остыло, в нем появилась некая скрытая щербина. Он вернулся домой сумрачным. Ясная, чистая душа его словно затянулась тиной.

К тому времени, когда Абай со своими людьми вернулся из свадебной поездки к невесте, все аулы успели перекочевать на джайлау за Чингиз. Дом Кунке, где в это время находился Кунан-бай, был переполнен людьми. Абай с джигитами вошел в юрту и, подойдя к Кунанбаю, сидевшему среди гостей, почтительно приветствовал его.

Кунанбай уже разговаривал с Улжан о свадебной поездке, сразу по ее возвращении, поэтому он принял приветствие сына, но расспрашивать ни о чем не стал и сразу отпустил его.

Абай тут же мог бы уехать к Улжан, но его задержал брат Ку-дайберды. Он встретил Абая и его друзей празднично, как самых желанных гостей. Казалось, что во всем очаге Кунке только ее сын принял душою самое искреннее участие в том очень важном событии, что произошло в жизни Абая.

Кудайберды с интересом расспрашивал о свадебных традициях в роду Бошан, о нравах бошанов, об особенностях их обычаев. Еще он просил спеть новые песни, появившиеся в тех краях, и заявил, что эти привезенные песни он готов принять как особый подарок своих гостей.

Абай с Ерболом в ту ночь спели немало из того, что выучили во время поездки. Перед тем как начать петь новые песни, Абай заметил ненароком:

- Оказывается, край Каркаралы более певучий, чем наш. Поют там лучше.

На что Кудайберды с веселым смехом отвечал:

- Что я слышу! Не может этого быть! Или душа жениха, побывавшего в доме невесты, сама стала более певучей? Потому и заметил он, что песни там лучше, чем у нас.

Присутствующие дружно рассмеялись на слова Кудайбер-ды, оценив его шутку, но Абай вполне серьезно стал уверять брата.

- Баке, но я говорю то, что есть на самом деле! - Абай по-свойски называл его именем Баке.

- Ладно, тебе незачем нас убеждать, что все в Каркаралах лучше, чем у нас. Ты, брат, просто спой нам их песни, а мы послушаем.

- Е-е! Баке прав, пусть песня сама за себя скажет! Давай начнем, Ербол! - раззадорился Абай и первым приступил к исполнению бошанской песни. Ее тут же подхватил Ербол - и в два голоса, ладно и красиво, друзья спели песню «Топайкок». В Тобыкты она была неизвестна. Абай увидел, какое впечатление произвела песня на слушателей.

- Ну, как вам? - спросил он.

Все были восхищены. Кудайберды, забыв о своей иронии, искренне выражал свое одобрение.

- Хорошая песня! Прекрасная песня! - повторял он вместе с другими.

- В таком случае послушайте еще, - сказал Абай, и вместе с Ерболом они спели любовную песню «Красавица».

Она также понравилась Кудайберды и всем остальным. Абай с Ерболом переговорили о чем-то, потом Абай объявил:

- А теперь споем то, что оставили для вас под конец.

И они дуэтом исполнили протяжную, красивую и сложную по мелодии песню - «Белая береза». Когда песня закончилась, все в доме сидели, затаив дыхание, не шелохнувшись.

Абай сыграл на домбре проигрыш концовки, с постепенным замиранием мелодии, затем накрыл пальцами струны.

- Ну, а на это что скажешь, Баке? - вопросил он, глядя на Кудайберды.

- Скажу, карагым, что ты был совершенно прав!.. Вы привезли чудесные песни.

И тут Абай рассказал, что их собственные песни, которые они возили к бошанам, никакого впечатления на них не произвели. «Зеленая долина», например, или «Смуглянка», любимые тобык-тинцами, успеха в Бошане не имели. Во-первых, эти песни у них были известны давно, каждый ребенок их знал, для них они уже устарели, а во-вторых, - пели они их на другой мотив и совсем в другой песенной манере, гораздо интереснее тобыктинской. И вообще, Абай был суров к своим: тобыктинцы собственных песен сочинить не могут, а берут их в чужих краях, привозят к себе и портят их плохим исполнением, искажают напев и мелодию. Такая печальная судьба постигла песни, привезенные из того же Каркаралинского края, и из Баяна, и с Караоткель. Этим, кажется, Абай высказал самые серьезные возражения на шутливые обвинения Кудайберды. А старший брат теперь только с удивлением и обожанием смотрел на него, полностью признавая и принимая его правоту. Он обнял его за плечи, притянул к себе и воскликнул:

- Уа! А ты вернулся, смотрю, большим знатоком и ценителем песен!

И на самом деле, эта непростая, значительная в его жизни поездка заставила Абая глубже всмотреться в окружающую жизнь и подтолкнула его к тому, чтобы он обрел необходимую твердость и независимость суждений по самым разным сторонам этой жизни.

На другой день он прибыл, наконец, в аул своей матери. Здесь его с радостью встретили все - стар и млад. Бабушка Зере -хранимая своей великой способностью любить - выглядела бодрой и намного моложе своих немалых лет; она долго ласкала его и не отпускала от себя. Младшие братья, совсем еще юные джигиты, набрасывались с объятиями, висли на шее.

Аул на сей раз занял становье среди зеленых холмов и пригорков в богатейшем водой и кормами урочище Ботакан. Все аулы в Тобыкты жили сейчас в ожидании предстоящего большого торжественного события. Об этом говорилось и вчера, в ауле Кунке, на многолюдном сборе акимов, - и сегодня, по прибытии на Ботакан, слышал Абай о том же самом. Весь край, все его население, все возрасты, начиная от детей и заканчивая стариками, обсуждали предстоящую тризну по Божею - его приближающийся годовой ас.

Родственники Божея, державшие траур почти на протяжении всего года,