Конец фильма, или Гипсовый трубач - Юрий Поляков

Наталья Павловна замолчала, сделала несколько судорожных глотков из бокала, ее глаза переполнились слезами, которые, глубоко вздохнув, она смахнула со щек. Андрей Львович почувствовал к ней острую человеческую жалость и ту особую неловкость, какую обычно ощущает мужчина, если женщина с ним откровенничает на внутриутробные темы.

— М-да… Суд — такое место, где можно купить себе справедливости столько, на сколько хватит денег, — сказал он, чтобы скрыть смущение.

— Сен-Жон Перс? — уточнила, успокаиваясь, Обоярова.

— Конечно.

— Умнейший был человек! А Лапузину я отомстила, ох как отомстила! Наверное, не стоит вам рассказывать… — Она сделала движение, чтобы снова усесться Кокотову на колени.

— Расскажите! — взмолился он, страшась, что горячая пионерка сразу нащупает его слабое место.

— А-а-а — до кучи! — Она вернулась в кресло и махнула рукой так, словно решилась вставить просроченную кредитку в испорченный банкомат. — Слушайте! Федя уехал в турне по университетам Америки и Канады с циклом лекций «Генетика под пятой тоталитаризма». Я позвонила Алсу и попросила о встрече. Поверьте, у меня и в мыслях ничего такого не было! Просто хотела нарассказать ей всяких гадостей про Федю, а главное — попасть в наш пентхаус, чтобы забрать кое-какую одежду и достать из укромного местечка безделушки: кольца, брошки, бусы… Адвокат подал кассацию — и нужны были деньги. К моему удивлению, девушка охотно согласилась. Я нарочно оделась очень строго, почти траурно и стояла на пороге с таким зверским лицом, точно в кулаке у меня зажат пузырек с серной кислотой. Бедняжка жутко побледнела и попятилась, но я улыбнулась и вручила ей спрятанные за спиной желтые розы — мои любимые цветы. Алсу обрадовалась и пригласила меня войти.

Боже, что этот неандерталец сделал с квартирой! Все, буквально все, к чему прикасалась моя рука, было уничтожено и разгромлено. Выложенная по моему рисунку плитка в ванной зверски сбита молотком, бра в стиле ар-нуво, купленные в Праге, вырваны с корнем, картины исполосованы бритвой… Наряды, которые я любовно выискивала по бутикам Европы и Америки, искромсанные ножницами, вперемешку с мусором были свалены в черные пластиковые мешки и дожидались меня в гардеробной. Лапузин предвидел, что я приду в его отсутствие, и приготовил сюрприз. Бедная девушка страшно смутилась и огорчилась за меня: женщины знают, что найти в магазине подходящее платье не легче, чем новый элемент в таблицу Менделеева. Но я лишь пожала плечами, делая вид, будто утрата гардероба, собиравшегося годами, меня не беспокоит, и предложила выпить за ее счастливую семейную жизнь с Лапузиным. Она тяжело вздохнула и согласилась. К счастью, мерзавец не догадался опустошить бар и вылить в раковину мои любимые вина. Мы пили розовое французское шампанское, и я убеждала растерянную девушку, что не держу на нее зла, что наш брак с Федором себя исчерпал, что я с чистым сердцем уступаю ей свое место у семейного очага, только умоляю не повторять моих ошибок, слишком доверяясь Лапузину. После второй бутылки милая дурочка призналась, что всегда издалека восхищалась мной и, когда я изредка заезжала в институт, старалась запомнить, как я одета.

Алсу рассказала о себе. Поначалу она избегала ухаживаний Феди, так как собиралась замуж за аспиранта Пекарева, но хитроумный Лапузин предложил ему двухлетнюю стажировку в Бразилии, и тот, забыв о браке, согласился. Соблазнитель же устроил ее, одинокую, в университет и платил за обучение, потом купил ей машину…

— Я не хотела, но… — пыталась объяснить Алсу.

— Узнаю борцовскую хватку моего бывшего! — расхохоталась я.

Мы встретились глазами, и она покраснела. Я посоветовала лаской отучить его от виагры, так как смерть пожилых сластолюбцев в объятьях юных подруг стала банальностью и не попадает даже в сводки пикантных новостей. Девушка проговорилась, что его в постели уже прихватывало, и он пил валокордин. Когда открыли третью бутылку, Алсу, всхлипывая, призналась: до Лапузина у нее был только аспирант Пекарев, который, будучи слишком озабочен геномом бразильских обезьян, не сумел разбудить ее чувственность. А Федю она просто боится, не испытывая от его захватов и заломов ничего, кроме боли и стыда. Алсу плакала, я, конечно, стала успокаивать, вытирая слезинки с ее раскосых черных глазок. И вдруг она мне так остро, так нежно напомнила убитую горем бедную Флер, что защемило сердце… Не смотрите же на меня так! Я сама не ожидала…

Утром, когда девочка еще спала, разметавшись в широкой супружеской постели, я достала коробочку с безделушками из-за образа Казанской Божьей Матери и перед уходом поцеловала бедняжку в ее чистый лобик, не жалея ни о чем, но и не желая продолжения. Я же не знала, что мои обидные слова про молодых дружков Алсу запали в подозрительный Федин мозжечок и он перед отъездом на всякий случай поставил в спальне скрытую камеру! Не знала я и того, что отец Яков уговорил своего прихожанина — вице-президента Академии наук Полумесяца пристыдить Лапузина, и тот, испугавшись огласки в научных кругах, пообещал выбросить мне десять процентов от общего имущества. Алсу позвонила в тот же вечер и умоляла о новой встрече. Я сказалась больной, нам нельзя было видеться, я чувствовала, как во мне медленно распускается смертельная орхидея запретной неги. Отцу Владимиру о случившемся я рассказывать не стала. Зато отец Яков, выслушав, долго хохотал и признался, что в его исповедальной практике такого случая не было. Да, брошенные жены мстили в сердцах с сантехниками и лучшими друзьями, но чтобы затащить в постель любовницу мужа! Ха-ха! Он посерьезнел и наложил на меня эпитимью: покаянный канон и десять земных поклонов перед сном…

— И все? — удивился Кокотов.

— А чего вы хотели? Не отлучать же меня от церкви! Мой друг, не будьте гомофобом!

— А Алсу?

— О, она звонила снова и снова, говорила, что не может без меня жить. Я пошла к психоаналитику. Он отнесся к случившемуся очень серьезно, предупредил: связь надо немедленно прекратить, посоветовал поскорее найти мужчину, который по-настоящему взволновал бы меня, а также рекомендовал самокодирование по нейролингвистическому методу. Видите: эти плакатики напоминают мне каждый миг, что я люблю мужчин и только мужчин. Нет, я не хочу назад, в страну заблудившихся женщин. Но это так трудно, Андрюша, так мучительно! Мне жаль Алсу. Девочка сошла с ума. Вот, смотрите!

Наталья Павловна взяла со столика свой красный мобильник, нашла непринятые вызовы и показала автору «Заблудившихся в алькове»:

Алсу

Алсу

Алсу

Алсу

Алсу

И так до бесконечности…

— А вот еще, — она вскрыла эсэмэску. — Читайте!

Кокотов прочел:

Всю меня обвил воспоминаний хмель,

Говорю, от счастия слабея:

«Лесбос! Песнопенья колыбель

На последней пристани Орфея!»

Дивной жадностью душа была жадна,

Музам не давали мы досуга.

В том краю была я не одна,

О, великолепная подруга!