Всё зелёное - Ида Мартин

Никита

В Москву мы тащились в ночи. Злые и вымотанные.

Трифонов злился из-за разрушенного корпуса, того, что нас выперли из лагеря, но больше всего из-за Зои. Она всё-таки уехала с Артёмом, а потом, сколько он ни звонил — не отвечала.

Свой мобильник Тифон потерял пару дней назад и всю дорогу запросто пользовался моим, названивая ей по сто раз в час, до тех пор, пока она не заблокировала мой номер.

Тогда он набрал Артёму, но до него не дозвонился, зато Макс ответил сразу.

— Какого чёрта вы Зойку с собой прихватили? — выкатил сразу с наездом. — Сама она может придумать, что угодно, но у вас-то голова есть? Я серьёзно. Дело принципа. Слышь, Макс, я не хочу с тобой ссориться, но ты реально рискуешь. Чё ржешь, придурок? Дай ей трубку! Быстро!

Вся электричка, в которой мы ехали, с интересом прислушивалась к его громкому и чересчур эмоциональному разговору.

— Зой, привет! Давай нормально поговорим. Да, свободный, свободный ты человек. Успокойся. Просто возвращайся, пожалуйста. Я сейчас пойду домой и буду тебя ждать, — Тифон вытер вспотевшую руку о штанины, но затем непроизвольно сжал её в кулак так сильно, что костяшки побелели. — Ладно. Я понял. Уматывай куда хочешь. Это не угроза. Просто включи мозг. Я тебя очень прошу, прямо сейчас подумай — стоит ехать тебе или нет. Вот, очень хорошо подумай…

В начале разговора с Зоей голос его звучал дружелюбно, но по мере того, как она отвечала, становился всё жёстче и, наконец, процедив сквозь зубы: «Психичка», вернул мне трубку.

— Ну и пусть катится.

Я тоже злился. Потому что перенервничал и устал.

Дятел не злился, но впал в трагическое уныние и, понуро свесив голову, всю дорогу молча грыз ногти и шмыгал носом, явно ожидая утешений. Но их у меня не было.

В половине первого завалились к Тифону в квартиру, где с некоторого времени он жил один, и, не став заморачиваться едой, легли спать.

Мы с Дятлом в его комнате на раскладном диване, сам Тиф в материной спальне.

Проснулся я от того, что мочевой пузырь грозил взорваться. Было утро. Сунулся в коридор и услышал доносившийся с кухни разговор.

И без того хриплый голос Трифонова по утрам звучал хуже несмазанных петель. Тётя Таня, его мама, всегда разговаривала спокойным, нравоучительным тоном. Она работала учительницей и это было у неё профессиональное.

Когда она пришла, я не слышал. Спал, как убитый. А открыл глаза — не сразу понял, где нахожусь.

— Андрей, пожалуйста, я тебя умоляю, можешь сделать это ради меня? Разве я часто тебя о чем-то прошу? Юрий Романович и так терпит твоё неуважительное поведение и незаслуженное отношение к нему.

— Незаслуженное? Мам? Ты чё?

— Ладно, это обсуждать мы не будем, но если отбросить все обиды, ты должен взглянуть на ситуацию со стороны, как взрослый, здравомыслящий человек, которым мне хочется тебя считать, не смотря на то, что ты упорно пытаешься доказать обратное. Просто представь, что ты тоже мог бы очутиться в подобном положении.

— В каком ещё подобном? После того, как ты свалила, я и так в полной жопе.

— Прекрати выражаться!

— И ведь ты бросила меня не по какой-то там болезни. А в полном здравии, трезвом уме и совершенно добровольно. Я точно также остался один. Только меня почему-то никому не жалко.

— Ну что за выдумки, Андрей? Ты прекрасно знаешь, как я тебя люблю, и всегда буду рядом. Неужели я не заслужила хоть немного счастья? Простого человеческого счастья?

— Ну, разумеется. А мне счастье типа не положено.

— У тебя ещё вся жизнь впереди. А сейчас было бы хорошо, если бы ты пересмотрел своё отношение к Юрию Романовичу, как он того заслуживает.

— Он заслуживает хороших люлей. Жаль, что я опоздал с этим.

— Ну вот, опять начинается. Кажется, мы ходим по кругу.

— Точно. Я тебе сразу сказал, что тут без вариантов. Если бы ты попросила меня руку себе отрезать или глаз выколоть, толку и то было бы больше.

— Ну что ты за человек такой?! Я всего навсего прошу тебя подружиться с Ярославом. Его мама больна и жить ей осталось не так много. Отца он, как и ты, принимать не хочет. Андрей, вам по восемнадцать — это такой возраст, когда человеку всё ещё нужна поддержка. Ярослав может остаться совсем один.