Татьянин день - Юлия Зеленина

Жизнь в кафе шла своим чередом: кто-то приходил, кто-то уходил – круговорот посетителей в жизненном цикле заведения. Выпустив пар, Татьяны успокоились и выпили еще спиртного. Дунаева и Карасева молча созерцали Таню Баль, лежащую лицом в тарелке. Первой заговорила Дуня:

– Я думала, так бывает только в анекдотах и кино. В первый раз вижу, чтобы человек уснул в тарелке.

– А кричала: нам литр – не доза! – презрительно отрезала Карасева.

– Зря она на наше вино переключилась. Заказала бы еще водки.

Подруга утвердительно качнула шляпой.

– Если хочешь, иди тоже посмотри машину Ксюши, – доверительно предложила Дунаева.

– Нет, не хочу. Что я, машин не видела? Это Борковская у нас самая любопытная!

Каждый раз, когда официантка проходила мимо столика, лицо Дуни вспыхивало, и она смущенно опускала глаза. Ей было стыдно за скандал, который бушевал почти час назад за их столиком, находящимся почти в центре зала. Горланящие женщины, словно бабы на базаре, устроили переполох на потеху публике. К счастью все обошлось, и миновали встречи с правоохранительными органами.

– Да, ладно тебе, Таня, краснеть, как девица нецелованная, – воскликнула Карасева, глядя на виновато потупившуюся Дунаеву. – Можно подумать, официантка первый день живет на земле! Поди, тут такого насмотрелась!

– А люди в кафе?!

– И они не вчера родились! «Плюнь и разотри», как сказала бы Баля.

Дремлющая в тарелке одноклассница издала звук, похожий на довольное хрюканье поросенка, подружки замерли, глядя на нее и, переглянувшись, тихо рассмеялись.

– Дуня, я должна тебе кое-что сказать, – Карасева вдруг стала очень серьезной. От волнения она начала хрустеть костяшками – эта привычка у Тани была еще со школы.

– Что? Ну! Говори скорее, – забеспокоилась Дуня. Хмельной туман в секунду покинул ее сознание, странное предчувствие дрожью охватило организм.

Карасева выдержала паузу, глаза ее наполнились слезами. Она посмотрела на Дунаеву пронзительно и тоскливо, после чего произнесла надтреснутым голосом:

– Мы ведь с тобой самые лучшие подруги, правда?

– Конечно, Танечка! Я что-то разволновалась…

– Я больна, Дуня!

В следующее мгновение Карасева сняла шляпу, обнажив взору самого близкого человека жиденькие короткие волосики – последствие химиотерапии и долгого лечения от сложной болезни. Рот ее искривился в подобии улыбки.

– Те цветные пилюли – вовсе не витамины? – тихим голосом произнесла Дуня, с трудом сдерживая слезы.

– Нет, не витамины.

– И ты уже не выздоровеешь?

Карасева надела головной убор и отрицательно покачала головой, после чего тихо выдавила:

– Осталось месяца два. Может, чуть больше…

Дунаева закрыла глаза, чтобы сосредоточиться и осознать сказанное лучшей подругой. «Обретая, потерять!» – пронеслось в ее голове. От беспомощности она постучала по столу кулаком, совсем негромко, чтобы не нарушить сон сопящей Бали. Дуню охватила злость, ярость, обида, в несчастной женщине бушевала буря эмоций.

– Как же так, Танечка? – выдохнула Дунаева, уже не сдерживая крупных соленых капель. – Это завод?

– Да кто его знает? Врачи говорят, что завод. С другой стороны, у нас там, на пенсию столько народу поуходило. Они всю жизнь на заводе проработали и ничего – живут и нянчат правнуков.

– Девочкам скажешь?

Карасева поспешно поправила произведение больной дизайнерской фантазии, а чтобы скрыть следы расстройства, она начала интенсивно постукивать подушечками пальцев под глазами.

– Не знаю… Не могу я что-то… Как о таком скажешь? И зачем? Ты им скажи, потом, как бы между прочим, – с трудом выдавила Карасева. Меньше всего ей хотелось вкушать на десерт жалость на встрече одноклассниц. Она все знала и без излишних причитаний: рак – это серьезное испытание, это несправедливость, свалившаяся на нее и что итог в этой непростой схватке с недугом, к сожалению, предсказуем – смерть. Таня страдала и до ужаса боялась рубежа. Долгая борьба с болезнью вымотала ее и сделала очень уязвимой, восприимчивой к колебаниям настроения собеседников. Вот и в данный момент слезы Дуни заставили ее сожалеть о том, что она открыла свою тайну. Зашевелилась Баль. Заметив это, Дунаева поспешно вытерла глаза вытянутым рукавом и усилием воли заставила себя успокоиться.

– Я, конечно, дико извиняюсь, но я все слышала, – проскрипел голос из тарелки.

– Не вовремя ты проснулась, Баля, – тихо выругалась Карасева и добавила: – Ты не болтай за столом, ладно?

– Карасик, я тебя хоть раз того? Подводила? Обижаешь, командир!

– Может, помочь чем-нибудь? – Участливо произнесла Дуня, жалобно смотря под шляпу подруги.

– Боюсь, что уже ничем. Хотя… вы приезжайте, когда… ну, ты понимаешь, – торопливо произнесла Карасева, с опаской глядя на приближающихся к столику Таню и Ксюшу.

– Куда? Куда приезжать? Я все слышала! Скажите остальным! – взвизгнула Борковская и подскочила к Карасику в ожидании ответа. Сидящие за столом женщины недовольно уставились на самую любопытную Таню, но она не унималась и продолжала блажить на весь зал кафешки:

– Нет, вы тут о чем-то тихонько договариваетесь прямо у нас под носом, а кто-то вообще не в курсе!

– Заткнись, Борковская, – со злостью процедила сквозь зубы Таня Баль.

– Не хамите, женщина! Ты лучше лист петрушки со щеки убери.

– Ты, Танька, как всегда: слышишь звон, да не знаешь где он. Недаром тебя колокольчиком звали, – усмехнулась Баль, предвкушая очередную скандальную грозу. – Хочешь, чтобы твою тайну знал весь город? Таня Борковская – колокольчик – самый надежный радиоузел!

Баля взяла салфетку и неторопливо вытерла лицо, не сводя глаз с неугомонной одноклассницы.

– Это неправда! – обиженно взвизгнула Борковская, возмущенно размахивая руками. – Я никогда не трепалась. Дуня, скажи ей… Ну?