Барнабо с Гор - Дино Буццати

солнцем. Там, внизу, не укрыться в тени, не почувствовать ветра, да и родников совсем мало. Все время бредешь вперед по прямой, и где-то далеко – тенистая крона дерева, сделай-ка еще последний рывок. Ноги налились свинцом, соберись с силами, ведь мы уже почти на месте.

2

Раньше этот дом принадлежал семье Марден, а потом в нем стали жить лесничие. Теперь он обветшал. Балки прогнили, ставни толком не закрываются. Как-то ночью Дуранте проснулся от холода. Встал и зажег свечу. Часть крыши сдуло ветром – вот так, беззвучно.

А в прежние времена этот дом был опрятным и ладным, под стать покоям новобрачных: на подоконниках горшки с цветами, все выкрашено яркими, сочными красками.

Беленые стены первого этажа облупились, почернели доски, которыми обит второй этаж. Год за годом крыша вела счет дождям, пререкалась с ветром и в конце концов устала, износилась, покрылась заусенцами, тес поредел, но никто не придавал этому значения. Со дня на день крыша могла обвалиться – достаточно было пустяка.

– Форниои, ты ведь плотник, взял бы да укрепил потолочную балку, – говорил Дель Колле. – Она скрипит по ночам, и не ровен час переломится.

«Начнем латать дыры завтра. Солнце засветит ярко, и работа будет спориться. А между тем время шагает своей поступью сегодня, – думал Дель Колле. – Завтрашний день еще не настал».

Дом Марденов старел, разваливался прямо на глазах, притом почти незаметно. А когда Дуранте обнаружил, что ветер снес кусок крыши, лесничие устроили совет.

– Пора перебираться в другое место, – говорил кто-то из них, – слишком далеко от порохового склада мы живем. Вдобавок тут, посреди леса, чересчур влажно. Все в доме отсырело, доски сгнили, нужно строить крепкий дом из свежих.

Эти толки были не по душе Дель Колле. Однако кухня вся почернела от дыма и копоти, и столько странных испарений пропитало стены.

«Вот незадача, – думал он. – Я живу тут двадцать с лишним лет. До сих пор помню день, когда я пришел сюда. Это было летом, шел дождь. Сказать, что вся моя жизнь протекла здесь, – все равно что ничего не сказать. Сейчас я по-прежнему тут, ружье висит на стене над кроватью, а меня совсем не тянет наживать богатство и селиться среди людей в долине. Их жизнь – пустышка. Правда, когда-то давно бывало, что в этом доме я сходил с ума и мне невыносимо хотелось спуститься с гор. Находились и те, кто в самом деле сбегал отсюда. Но осенью, когда Эрмеда открывал сезон охоты, здесь было раздолье. Жили припеваючи: сытные, изобильные ужины, старик Да Рин наяривал на скрипке. Потом приходили зимы, их сменяло лето, а затем снова все заносило снегом, и вот я уже старик, и настало время перебираться под другой кров».

Он вспомнил еще кое-что.

Спустя несколько месяцев после смерти Даррио Дель Колле срочно вызвали в Сан-Никола. Он спустился в долину к вечеру; небо заволокли тучи. В кабинете инспектора, которому подчинялись все окрестные лесничие, сидела худая женщина с четками в руках, она плакала, а рядом был совсем поникший, крошечный мужчина. Родители Даррио. Они хотели любой ценой отнять у гор тело сына. Втолковывать им, что это задача невыполнимая, было бесполезно. Отец хотел собственными глазами увидеть тело Даррио и то место, где он погиб.

Мать осталась в Сан-Никола. А крошечный господин с Дель Колле отправились на рассвете в путь, шли молча. У отца Даррио не было подходящей для гор обуви, и все же он упрямо и решительно карабкался вверх, стараясь не оступиться. Всю ночь шел дождь, трава была мокрой. Черные силуэты гор утыкались в завесу облаков. Спутники миновали ущелье, прошли сквозь лес, ни разу не остановившись передохнуть.

– Поднимемся так высоко, как только сможем, – настаивал старый отец Даррио, и Дель Колле повел его через ледники – туда, где вырастали отвесные скалы. Наверху, под узким выступом, который обрывался в пустоту на четыре сотни метров, были кости Даррио, переломанные и разметавшиеся по камням.

Спутники стали взбираться еще выше, цепляясь за выступы на стенах невероятно узкого прохода, который прошил скалы возле могучей вершины. И там, где ложбина сужалась, переходя в отвесную вертикаль, а со всех сторон высились неприступные скалы, они наконец остановились. Сверху, изнутри черного утеса, бил хрустальный ключ; рядом темнела влажная пещера, стиснутая мощными плитами. Останки Даррио виднелись где-то еще выше; их омыло дождем, и они медленно испаряли влагу обратно в воздух. Отец застыл в оцепенении, словно заколдованный, и все смотрел на скалы. А вода продолжала бить из расщелины и реветь, мягко плыли облака.

– Не вернуться ли нам, синьор? Сами же видите, добраться туда никак нельзя.

Старик не отвечал, а лишь смотрел не отрываясь на громады хребтов, набегавших друг на друга в небе. Дель Колле взглянул на часы: пора спускаться, до долины еще час, полтора, два часа пути, и опять начинается дождь. Уже поползли вечерние тени, а отец Даррио двинулся в обратный путь, только когда пришли лесничие и, взяв его под руку, втолковали, что уже смеркается. Он еще раз посмотрел на вершину. И стал спускаться без единого слова.

3

Новый дом для лесничих построили на склоне, сбегавшем в долину, с другой ее стороны, противоположной Дому Марденов. Эта постройка в общем и целом походила на старую. Зато все доски – свежие, а крыша обита цинковым листом. Как нельзя кстати было то, что новый дом стоял гораздо выше прежнего и ближе к пороховому складу, красуясь на просторном лугу, окаймленном лесом. Настал день новоселья.

По тропе, проложенной как раз для этого случая и проходимой даже для мулов, тянется вереница гостей. Воскресный июльский день, до краев полный солнца. На мужчинах праздничная одежда, женщины в ярких платьях. Лесничие с аккуратно подстриженными бородами щеголяют в новых форменных куртках. Дель Колле сидит на широкой скамье перед домом и рассказывает о тех временах, когда Эрмеда был еще жив и собирал по праздникам музыкантов.

– А потом его не стало – погиб в горах, вот музыканты и разбрелись кто куда. Нынче никто и не знает толк в музыке. Старый барабан канул в реку; его утопили возле рыночной площади; теперь у берега ржавеет лишь обод от него.

На лугу расстелился полдень, вокруг покой; лес что-то бормочет, четко просматриваются все основные хребты. Сегодня они белы, и легкие облака касаются их тенями: вот три вершины Сан-Никола, хребет Марденов, Королевский Посох, а правее, все в том