Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

Прежде всего, совершенно ясным представляется то, что господин де Бламон откровенно переговорил с отцом де Сенвиля; президент, вероятно, употребил все свое красноречие, с тем чтобы Алина была арестована по приказу, касающемуся Леоноры. Алине, которая якобы в тысячу раз виновней, наказание пойдет только на пользу; Леонору пока никто не разыскивает; остальные же заботы президент берет на себя, лишь бы удалось добиться главного — разлучить Сенвиля и Леонору. Госпожа де Бламон, пожалуй, оставит Леонору у себя в доме; в таком случае президент спустя некоторое время лично приедет туда и заберет девушку, чтобы определить ее в какой-нибудь монастырь. Если же кто-нибудь начнет искать Леонору, то в монастыре найти беглянку будет нетрудно. Господин де Сенвиль, мало заботившийся о судьбе Леоноры и желавший только избавить от ее общества своего сына, разрешил президенту действовать по его усмотрению, лишь бы де Бламон не чинил препятствий аресту молодого человека в поместье Вертфёй. Итак, Алину под полицейским эскортом доставят в Лион, где ее без промедления выдадут замуж за Дольбура, да и сам президент не замедлит присоединиться к новобрачным. Мой друг, таковы мои предположения, которые, кстати говоря, разделяют и все другие гости. Теперь перехожу к рассказу об остальных событиях, ибо время не ждет.

«Можете быть свободны, сударь, — сказал граф полицейскому, когда тот дал все необходимые разъяснения, — передайте тем, кто вас сюда послал, что граф де Боле, командующий в Орлеане и генерал-лейтенант королевской армии, берет на себя ответственность за судьбу арестованных. Так что ступайте; даю вам слово, что через три дня эти молодые люди предстанут перед министром».

«Ваше сиятельство, — пробормотал полицейский, почтительнейше склонившись перед графом, — разумеется, я покорнейше вам подчиняюсь, но войдите в мое положение: я рискую должностью, если вы не соблаговолите дать мне письменное подтверждение».

Взяв в руки письменные принадлежности, генерал, не задумываясь, подписал требуемую бумагу. После этого презренный альгвасил вместе со своей бандой убрался прочь. Пронырливые мошенники, впрочем, умудрились подхватить все, что встретилось им по пути, таков уж у этих жуликов обычай.[2]

Как только полицейские оставили нас в покое, все присутствующие принялись наперебой осуждать гнусные проделки президента. Но, поскольку все разговоры сводились к тому, что недавно мною было названо нашими с тобой догадками, я незамедлительно перехожу к описанию других не менее важных событий.

Когда все было высказано и общество успокоилось, граф открыл конверт и пробежал глазами текст приказа.

«Как, сударь, — с удивлением обратился он к Сенвилю, — неужели вы граф де Кармей? Я прекрасно знаю вашего отца».

«Граф де Кармей! — вырвалось у госпожи де Бламон. — Но правильно ли вы прочитали? Может быть, какая-нибудь ошибка?.. О Небо! Леонора, нет, я не выдержу стольких ударов судьбы... Бедное дитя... обними меня, ведь я твоя мать...»

Нервы госпожи де Бламон не выдержали нового потрясения: дав волю своим чувствам, она потеряла сознание в объятиях Леоноры.

«Великий Боже, — воскликнула Леонора, — доброта этой милостливой дамы не знает границ, что же она все-таки хотела сказать? Я ее дочь!.. Ах! Если бы так все обстояло в действительности!»

«Да, вы действительно дочь госпожи де Бламон, которой мы сейчас должны оказать помощь, — сказал я тогда. — Она нисколько не ошиблась; мы располагаем всеми необходимыми доказательствами тому. Сенвиль, помогите же вернуть вашей жене нежнейшую из матерей».

Удивление присутствовавших при этом объяснении просто не поддается описанию; граф, не посвященный в суть дела, вообще ничего не понимал. Госпожа де Сенневаль, особа более сведующая, убеждала Леонору, что ее никто не собирается обманывать; Алина, находившаяся в крайнем замешательстве в конце концов поспешила на помощь своей матери, а та, придя в себя, снова бросилась в объятия Леоноры. Вскоре все встало на свои места: я предъявил собравшимся письмо кавалера де Мелькура, а также полученные в Пре-Сен-Жерве показания; одни документы прекрасно дополняли другие, так что Клер де Бламон (в дальнейшем мы будем звать ее по-прежнему Леонорой, иначе трудно будет разобраться в истории ее приключений) теперь уже никак не могла сомневаться относительно обстоятельств своего появления на свет.

«Так вот почему госпожа де Керней меня ненавидела, — сказала Леонора, падая на колени перед своей настоящей матерью, — вот почему на мою долю выпадали одни проклятия... О сударыня, — продолжала девушка, подчинявшаяся скорее правилам приличия, а не истинному чувству (эту особенность характера Леоноры нельзя упускать из виду в дальнейшем), — о сударыня, стоя перед вами на коленях, я умоляю вас не лишать меня радости, которой я не знала ранее по прихоти злой судьбы; появившись на свет с душой нежной и чувствительной, я не могла насладиться материнской любовью, ибо попала в руки свирепейшей из женщин, отказывавшей мне буквально во всем... Сенвиль, скорее же следуй моему примеру, припади к стопам нашей дорогой матери; умоляй ее простить наши случайные прегрешения и не мечтай взять меня в жены, не испросив ее согласия».

И вот этот симпатичный молодой человек, взволнованный гораздо более, нежели его подруга, со слезами на глазах бросается в ноги госпоже де Бламон.

«О сударыня, — говорит он ей, — будьте великодушны, простите мне мое преступление!.. О, эти преступления!..»

«Великий Боже, — живо ответила ему милосердная хозяйка дома, — но я не нахожу за вами никаких преступлений; единственный ваш грех заключался в том, что вы страстно полюбили Леонору, — я тоже когда-то любила; поднимайтесь же скорее, Сенвиль... Леонора стоит перед вами, я хочу, чтобы вы приняли ее из моих рук...»

Вряд ли мне удастся достаточно выразительно описать тебе столь трогательную картину: женщина, достойная всяческого обожания, встала между милыми супругами... Алина обнимает поочередно то мать, то сестру... Нет, мой друг, нет, одна лишь природа сумела бы придать этой восхитительной картине надлежащие краски, искусство здесь попросту бессильно...

Между тем мы попытались с предельной краткостью ввести графа де Боле в курс дела.

«Занятные, однако же, происходят события, — удивленно сказал он, приблизившись к госпоже де Бламон. — Моя дорогая и старая подруга, — продолжал граф, беря ее за руку, — видите, мне трудно удержать слезы... Но к чему было скрывать тайну? Почему вы мне ничего не сказали раньше? Теперь наш дорогой Сенвиль стал и моим сыном. А несчастная Алина, с которой поступили столь несправедливо... Какой ужас!.. Ну, довольно, довольно, ведь теперь все успокоилось, и я беру молодых людей под свое покровительство. Я готов пожертвовать жизнью, коль скоро им начнет угрожать какая-нибудь новая опасность».

Охваченные одним душевным порывом, все мы бросились благодарить славного и доброго генерала: его окружают,