Притяжения - Дидье ван Ковелер

— Что же с ним теперь будет, если его картины больше не продаются?

— Шарли… Мы же договорились, не будем о нем, ладно? Он самый обыкновенный человек, и я вернула его к нормальной жизни. Все, точка. Завтра он выйдет на свободу.

— Ты можешь хотя бы пойти поговорить с ним.

— Что я ему скажу?

— Ну, не знаю… Пожелаешь удачи.

— Я свою работу сделала, Шарли.

— Но ведь ему, наверно, и вправду очень плохо, если сторож попросил тебя срочно приехать!

— Прекрати… Я уезжаю на уик-энд, в понедельник меня ждут двенадцать тысяч досье по фальшивым счетам, и макароны стынут.

— Ну давай по дороге заскочим, крюк небольшой. Иначе ты три дня будешь есть себя поедом.

* * *

Час спустя Дельфина остановила машину у тюрьмы. Шарли удержала ее за руку, когда она выходила.

— Скажи ему, что не надо жить с мертвыми. Скажи про меня, что я завязала. Что не надо больше крошить хлеб голубям… Он поймет.

Сторож открыл дверь. По двору в сильном возбуждении бегала кругами немецкая овчарка, останавливалась, протяжно выла, снова пускалась вдоль стен, обнюхивая камни.

— Что это с собакой? — спросила Дельфина.

— Чувствует, что он уходит, — печально отозвался Люсьен Сюдр.

Пока она шла за ним по коридорам, сторож делился своими тревогами. Он заходил несколько раз ночью и сегодня утром — Жеф не сомкнул глаз, отказывался от еды, не говорил ни слова и, казалось, ничего не слышал. Он был словно не в себе, с тех пор как снова начал писать на железе.

Дельфина остановилась. И спросила, кого он писал.

— Не знаю, — ответил Люсьен, отпирая решетку сектора Н. — Он стоял так, что картину было не видно, я не хотел мешать…

Больше они ничего не сказали до самой камеры. Тишина казалась Дельфине какой-то странной, не такой, как в прошлый раз. Сквозняк все так же свистел в оконных стеклах, но чего-то не хватало. Шороха крыс.

— Месье Жеф! — крикнул сторож натужно веселым тоном. — К вам последний посетитель перед свободой!

Он открыл дверь и застыл, ошеломленный, на пороге.

— Жеф?

Дельфина кинулась следом за ним в камеру. Сторож метнулся в туалетный закут, открыл шкаф, заглянул под кровать. И тут она увидела картину. Автопортрет в ржавчине на фоне ада и рая, разделенных посередине кривой линией в форме вопросительного знака. Тем временем сторож, задыхаясь, тараща обезумевшие глаза, обшарил все уголки пустой камеры. Он упал на колени у мольберта и перекрестился: свершилось чудо.

* * *

Поиски прекратили на шестой день. Люди, собаки, бульдозеры, маятники оказались бессильны — тела не нашли. Шарли сказала только, что чувствует присутствие Жефа в автопортрете, но ничего не слышит: если он мертв, то ему хорошо.

Сторожа долго допрашивали в полиции, но так ничего и не вытянули из его мистического припадка, и старика отпустили на свободу. Он попросил разрешения взять картину. Ему отказали. Собаку забрала Дельфина.

Люсьен Сюдр отправился в дом престарелых для тюремного персонала, который находился в Па-де-Кале, на берегу моря. Сторож дремал на сиденье автобуса, и ему снилось, как воды подземной речки, протекавшей прямо под тюрьмой, несут к Северному морю тело художника.

Автобус сделал остановку на полпути. Люсьен вышел купить газеты. Жеф Элиас по-прежнему занимал первые полосы, и он ощутил прилив гордости, как и каждое утро. Он подарил художнику легенду — и цены на его картины взлетели до небес. Старик был доволен. Смешиваясь с его собственным, голос Жефа звучал в нем, все яснее, все вернее памяти — о том их разговоре перед фреской в комнате для свиданий, о том моменте близости и доверия, моменте, в котором начал замыкаться мир Люсьена той грозовой ночью, когда он тащил тело по коридорам, по лестницам, до средневекового фундамента, до забытых, затопленных казематов под ним:

— Почему вы убили их?

— Чтобы сохранить им жизнь.