Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

В трактире народу — яблоку негде упасть… Собрался сюда весь свет да еще, как говорится, «три села вдобавок». Общество разношерстное. Здесь не найдешь двух одинаковых носов, глаз, лиц, сюртуков, башмаков. У каждого все свое, особенное!

Нужно только сесть и смотреть на представление.

Подойдет к тебе один и станет вежливо угощать ломтиком редьки, другой — соленым миндалем, третий пожалуется на музыкантов, которые играют чардаш, тогда как он заказал им «Помнишь ли ты то времечко», и так будет жаловаться, что тебе самому станет жалко, что не играют «Помнишь ли ты то времечко», пятый подойдет, поднесет тебе к самому носу шкварку или чевапчич, весь вывалянный в соли, и попросит: «Только попробуй», — из любви к нему. А вон там мадьяр пришел в неистовство от музыки, поднял ногу и барабанит каблуком о стол. За круглым столом посетители положили друг другу руки на плечи, и стучат ногами, и раскачиваются, сидя на стульях, словно танцуют коло. За другим столом плачут и хныкают дети, хихикает какая-то бабенка и кричат солдаты…

И разносятся во все стороны гул, выкрики, стук, музыка и пение, сливаясь в страшный шум. И так почти каждый зимний вечер.

Однажды вечером на улице бушевала метель. Свистел ветер, сухой снег бил в лицо и слепил глаза. В трактире «У петуха» было полно народу. За крайним столиком сидел долговязый человек в куртке, суконных штанах и феске набекрень и, размахивая руками, рассказывал что-то юноше, сидевшему рядом. Половой принес им еще по кружке пива. Долговязый взял кружку, чокнулся с юношей, отпил половину, вытер ладонью губы и сказал:

— Вот из-за этого-то, мой Пайо, и заварилась вся каша!

— Скажи ты мне, ради бога, кто выдумал эту чертовщину?

— Кто? Он, вот кто! — ответил долговязый. — Откровенно говоря, и я парень не промах, могу почище него что-нибудь придумать, хоть он и начальник, а я всего лишь простой стражник, но до таких тонкостей и я бы не додумался! Ему легко, он сидит по целым дням сложа руки и выдумывает… Так было и с этой головой сахара! Вхожу как-то утром к нему в канцелярию, а она стоит у него на столе. Я удивился… «Откуда, думаю, раз наш начальник не берет взяток?» А он заметил мое удивление и рассказал мне, как он эту голову купил и что надумал делать с ней. Мне посулил каждую третью монету… И поверь, если бы не я, он ни гроша бы не получил!..

— А тебе-то он по крайней мере отдал третью часть? — спросил Пайо.

— Дал малость, но обманул на целых двадцать дукатов! Понимаешь, когда бросили ту первую голову в воду, а бросил ее тот самый крестьянин, я поехал в Белград и купил другую, точно такую же голову. И эту мы уже не возили по селам, я хранил ее в своей комнате перед канцелярией…

— Торговля-то у вас, наверное, хуже пошла? — заметил Пайо.

— Это еще как сказать! Теперь-то она и пошла как полагается! Приходит, к примеру, какой-нибудь Милета из Миокуса заверить оценочную опись своего имущества. Нужда у человека, хочет взять деньги под заклад, кредиторы совсем одолели. Грустный такой, невеселый. Впускаю его в канцелярию, а сам ухо к двери, слушаю.

«Откуда ты?» — сердито спрашивает начальник.

«Из Миокуса, господин».

«Чего тебе?»

«Да вот опись заверить бы».

«Приходи завтра», — говорит начальник.

Выходит бедняга, жалуется мне, а я только плечами пожимаю. На другое утро опять является. И опять начальник откладывает: «Завтра!» Так он отказывает ему несколько раз. А человеку хоть в петлю лезь! Выходит он из канцелярии, чуть не плачет. Спрашиваю, что с ним, а сам уже наперед все знаю, начальник мне объяснил, что делать.

«Эх, горе мое, видно, не дойдет до меня очередь!»

«А ты принеси что-нибудь детишкам начальника в подарок, — говорю я, — увидишь тогда, что будет!»

«Надо, так принесу — была бы польза».

Я ему предлагаю голову сахара и объясняю, как удобнее поднести ее. Купил он голову и отнес жене начальника как бы в подарок. Начальник сразу переменился — узнать нельзя. Заверяет опись, да еще учит, как побыстрее достать денег. Только ушел человек, голова снова в комнате. Приходит другой со своей просьбой — та же картина. И так каждый день кто-нибудь покупает у меня голову сахара.

— А разве люди не заметили, что вы делаете?

— Не заметили!.. Живо пронюхали, только молчали! А что поделаешь? Не знаешь разве наших начальников. Он просто и слушать-то тебя не станет, пока ему на лапу не положишь. Когда-то взятки давались в открытую, а теперь исподтишка. Люди знают их привычки и, хочешь не хочешь, платят. Видят — не подмажешь, не поедешь… А жаловаться… Плетью обуха не перешибешь!

— Ох, и много же вы заработали!

— А ты как думал!.. Видишь этот трактир? Так вот, начальник его построил на ту голову сахара. Эх, Пайо, деньги здесь дождем лились!

— Ты все еще не рассказал, как вы поссорились.

— Подожди, расскажу… Когда мы начали торговать новой головой, он стал записывать, сколько раз ее покупали. Думал, я его обманываю. Коли так, стал и я отметки делать на голове; как кто купит, так я сейчас отметочку карандашом и поставлю. Стали рассчитываться, — а мы это делали каждый месяц, — по его счету выходит на один раз больше, чем по моему. Я и теперь могу какую угодно клятву дать, что правильно отмечал. Из-за этого мы и поссорились. Он мне: «Вор!» — а я ему: «Обманщик! Вор из воров!» Чуть было друг друга за грудки не взяли. Я рассердился и ушел от него. И когда рассчитывались, он меня обсчитал на целых двадцать дукатов!..

Тут в трактир вошел каторжник, из тех, с которых уже сняты кандалы, но которые продолжают находиться под надзором полиции. Из окна был виден оставшийся у двери жандарм. Каторжник взял большую бутылку пива и направился к выходу. Взглянул на него наш долговязый и словно бы узнал каторжника; вгляделся еще пристальнее и наконец окликнул:

— Это ты, Радан?

Каторжник остановился, посмотрел на него и вскрикнул:

— Джюко, как ты сюда попал?

— Ветер принес, Радан. Видишь ли, я со своим начальником рассчитался!

— Давно из Владимирацев?

— Позавчера приехал.

— Скажи, ради бога, что с моими бедными детьми? Где они сейчас…

— Эй, пошли! Чего ты там? — открыв дверь, прикрикнул на Радана жандарм, и Радан вышел, не дождавшись ответа.

— Бедняга! — сказал Джюко, глядя