Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942 - Иван Сергеевич Шмелев

сам столько мечтал — о других звездах. Но… не поменяю _м_о_и, северные. Не нужен мне «Южный крест». В тебе роятся силы, и они хотят применения: двигаться, творить, жить. Да, я показал бы тебе _в_с_ю_ Россию! С тобой, перед тобой, я мог бы много сказать несчастным, во тьме сидевшим четверть века! И _к_а_к_ бы сказал! Ты еще не слыхала меня, _к_а_к_ я говорю, когда — _г_о_в_о_р_ю! Я мог бы жечь сердца. Я это испытывал в свою поездку по России, по Сибири, в 17-м. Нет, о Г. я никак не думал. Нет, твое письмо не «глупое», а чудесное. Не отбрыкивайся от _с_в_о_е_г_о. Ты умна, мудра, остра, тонка. Не скроешь. И твой рассказ об образе — _т_в_о_й, и ему не мешает остальное. Ты — _в_с_я_ тут. Ты — живая. Ты — Ольга моя премудрая, ты мой светик, девочка с цветами. Единственная. Ты ничего не утратила, и твое искусство рисования красками — не ушло. Ты — ю-ная! Глупенькая моя, ты до 75–80 л. будешь юная! Ибо ты — живая душа, художница. Тебе нужна «воля», всяческая, — и творческая. И уверенность в себе. Ты слишком заторкана. Я все время стараюсь пробудить _т_е_б_я_ в тебе! Когда же ты поверишь мне, себе?! Как читала с бабушкой, о Богоматери — все прекрасно. И твоя композиция — оригинальна и смела. Молодец, Олюша! Ай, да 10-летка! Целую, душу тебя! Золото ты мое расчудесное, дарка ты необычайная! Ну, и девчушка! Да из тебя все прет, — неужели ты не слышишь? И это твое — «в этот момент вступает Небесное Бытие…» — это дивно! И это — «весь Закон и пророки», в таком применении… — да, как верно! Как ты _у_м_н_а! как глубока, точна! Ольга, зачем ты не со мной?! Я бы молился на тебя, пел тебе гимны священные! Ты — необычайна, таких не знаю. И _в_с_ю_ тебя _з_н_а_ю. На _ч_т_о_ ты способна. На самое тончайшее _о_б_р_а_з_н_о_е_ в творческом. Ольга, не теряй дней… хоть и в сырой канаве живешь: ты можешь _у_н_е_с_т_и_с_ь… не теряй. О! любить тебя, так одухотворенно, хотя бы не касаясь… молиться на тебя, святая моя девочка, мудрочка! Этот «образ» ты _д_о_л_ж_н_а_ написать: если не красками, то… _с_л_о_в_о_м. Дай — своей легендой. Найдешь _в_с_е. Дай, Оля, прошу тебя. Ничего не страшись, _в_с_е_ пиши. Воспоминанья, о детстве, о «праздниках» твоих, у тебя все выйдет — по-твоему. — Как ты дивно о «яичке»! «волшебные кружочки, теснящиеся в ресницах»! Не рви зубы!! О, пиши, пиши, прошу! Да, пусть «для меня», пиши. И будет — для всех. Я мучаюсь тобой, но мне и муки за тебя — дороги. Хорошо, что все о себе написала. Жду письма от Лукиных. Да, твой мир — мой. И Она — ты, ты только. И я во всем — с тобой. Да, какой бы ни увидел я тебя — я тебя любил бы безоглядно. А разве я не _в_и_ж_у_ тебя? Ведь ты же Душа… — а я ее вижу. Слава Богу, что ты _з_н_а_е_ш_ь, сказала, поверила, что я тебя не могу _н_е_ любить. Своею необычайностью ты меня влюбила в себя. Ибо ты — сама Любовь, лучшее, что только есть в русской женской Душе. Ты всех покоряешь, разве я не вижу это?! Ах, какое ласковое твое письмо! Как ты меня приголубила, родная! И как же я истомился. Оля… — эти дни такая тоска опять… ничего не могу. А еще постоянные мысли, как ты, где ты… — тревога за обстрелы там… — у нас частенько, но я не хожу в подвал, нет специального оборудования, — может залить водой, задушить газом, завалить: один лишь «вход». Под Господом живу. Его Воля. Да и чего же бояться — мне-то! Только вот тебя еще не _в_и_д_е_л… и не дописал «Путей». Бог даст — все будет. Думай только о себе, выздоровей, окрепни. Твори. Жизнь моя монотонна. Одиночество давит. Люди — не наполнят его. Ты… другое дело: каждое твое — письмо мне — жизнь. Ты спрашиваешь — «кажется, я не повторила конец нашего путешествия?» С шефом? Да, не досказала. Можешь — доскажи. О, покойной ночи, родная моя, не знаю, где ты. Хочу думать — в Схалквейке. Лучше там, тише. Не написала — и что произошло с Арнольдом. Почему он — в гипсе?

Неприятно быть одному в квартире во время «тревоги». Но… привыкаю. Оторопь, да. И плохой сон. Это мешает мыслям. Сегодня читал «Пути», «вглядывался». Скажи врачам о своих _о_б_ы_ч_н_ы_х_ после инфекционной болезни кровоизлияниях. Ни-какой операции! никакого полипа! Камешек — пустяки, — его нет! — полагаю. «Виши» — можно пить и в Голландии. М. б. — Конорксевиль? Что такое — О, фейн, фейн? Ласка? Милая? Влюбила в себя девчурку? Ну, понятно. «Ласкаюсь киской» — твое — во всей тебе, сама не слышишь, а другие чувствуют. О, ласточка… когда же увижу тебя в полете острокрылом? Бровки — как ласточки. Как бы я трепетал в радости, если бы ты вдруг вошла в церковь! Как я сегодня тебя ждал!!! И какая чудесная была всенощная! Какая молитва, хором, Богоматери — Знамение! — после службы. Я был растроган до слез… — это редко со мной! Мне так захотелось быть достойным молиться Ей! О, с тобой бы… дружка моя вечная!.. Духовная моя жена, моя Оля. М_о_я_ любовь, чистейшая… как молитва возносимая. Вот какая моя любовь. Только сердце мое знает. И — не скажет, слов таких нет для этого.

И зачем ты опять «оглядку»? О звездах… «подумал — необразованная»?! За-чем? И вовсе не подумал. И в Южной Америке — южное полушарие. Ты _в_с_е_ знаешь. О, милая моя «Дева» — созвездие! А где оно — не знаю. В Амстердаме светит. Э_т_о_ — _з_н_а_ю. В глаза бы твои заглянуть… хоть раз! И останется этот взгляд мой — во мне — до конца дней. Свет мой, озари меня издалека, пригрей. Всю, всю тебя целую, Олёньчик. Без тебя — не жизнь. Завтра, Бог даст, засяду за «Пути». Чтобы к осени кончить. Во-имя твое. Твой Ванчик

[На полях: ] Сегодня (12-го) подавал за обедней просфору о здравии болящего Ольгушоночка!

Я счастлив, что ты и в тревогах не забыла подушить сорочку моим «После ливня»! (целую ее). Как ты нужна мне, Оля. Твой _о_г_о_н_ь_ мне нужен.

Ольгунка, твои кровоизлияния, очевидно, закономерны: сама природа! Бывало, весной «кровь бросали»… лошадям! и пускали — людям. Состав крови [нормальный] у тебя. Ты будешь здорова. Ешь лимоны, апельсины, клюкву.

Сегодня (12-го