Крепкий ветер на Ямайке - Ричард Хьюз

Для детей же спектакль был захватывающий. Вся натура этих людей, казалось, переменилась, стоило им напиться: прямо у детей на глазах что-то как бы развалилось и рассыпалось, будто лед растаял. Не надо забывать, что для них все это было пантомимой; ни слова в объяснение, зато зрение их обрело необычайную ясность.

Это было, как если бы всю толпу разом погрузили в воду, и что-то во всех присутствующих оказалось растворено и вымыто прочь, в то время как общая структура сборища все еще сохранялась. Тон голосов изменился, разговоры теперь стали куда более медленными, а движения — неспешными и плавными. На лицах появилось выражение большего чистосердечия и в то же время они стали походить на маски: теперь они меньше скрывали, да меньше стало и такого, что стоило скрывать. Двое мужчин даже принялись бороться, но боролись так неумело, будто борьба происходила по ходу представления пьесы в стихах. Разговор, который до того имел начало и конец, теперь разрастался бесформенно и беспредельно, а женщины без конца смеялись.

Один старый джентльмен, весьма прилично одетый, растянулся во весь рост на грязной земле, головой в тени восседавшей на троне леди, накрыл лицо носовым платком и погрузился в сон; трое других мужчин средних лет, каждый держась одной рукой за другого ради сохранения контакта, а вторую используя для жестикуляции, вели бесконечную кудахчущую беседу, страшно заикаясь и спотыкаясь на каждом слове, но никогда полностью ее не прекращая — наподобие старенького двигателя.

Собака носилась среди них, неустанно виляя хвостом, и никто ее ни разу не пнул. Наконец она обнаружила старого джентльмена, уснувшего на земле, и начала с воодушевлением вылизывать ему ухо — такого случая ей явно раньше не представлялось.

Старая леди тоже погрузилась в сон, и во сне стала слегка сползать набок: она могла бы даже вывалиться во сне из кресла, когда бы ее негр не послужил ей подпоркой. Эдвард ее покинул и присоединился к другим детям с видом несколько пристыженным, но они ему ничего не сказали.

Йонсен озирался кругом в недоумении. С чего бы Отто прекратил торги, толпа-то теперь нализалась и была готова? Правда, у него, вероятно, могла оказаться какая-то серьезная причина. Непросто понять этого помощника, но парень он умный.

Истина состояла в том, что голова у Йонсена была слабовата для такого ликера, пробовал он его очень редко и мало что знал о коварных аспектах его действия.

Он шагал взад и вперед по пыльному причалу своей обычной медленной шаркающей походкой, с несчастным видом свесив голову, по временам естественнейшим образом стискивая руки и даже подхныкивая. Когда священник подошел к нему потихоньку и предложил цену сразу за все, оставшееся нераспроданным, он лишь тряхнул головой и продолжал свое шарканье.

Во всей этой сцене было что-то слегка напоминающее кошмарное сновидение, и потому она так приковала внимание детей и была уже почти на той грани, где внушила бы им страх. В ней было какое-то напряжение, и Маргарет наконец сказала:

— Давайте пойдем на корабль.

Так что все они поднялись на борт и почувствовали какую- то свою незащищенность, хотя и спустились в трюм, который был самым безопасным местом — ведь они уже ночевали там. Они сидели на кильсоне, ничем особенно не занимаясь и ничего не говоря, охваченные смутными и мрачными предчувствиями, на смену которым пришла опустошенность и тоска.

— Ох, вот бы тут была моя коробка с красками! — сказала Эмили со вздохом, донесшимся как будто из самой глубины ее ботинок.

2

Ближе к ночи, когда все дети разошлись по своим лежанкам, уже в полусне они увидали, как в отверстии люка то внезапно появляется, то вновь исчезает огонь фонаря. Он был в руках у маленького обезьяноподобного Хосе (они уже решили, что из всей команды он самый красивый). Он приветливо скалился и манил их рукой.

Эмили была слишком сонной, чтобы двинуться с места, то же и Лора с Рейчел, так что, оставив их лежать, остальные — Маргарет, Эдвард и Джон — выбрались на палубу.

Стояла таинственная тишина. Никаких признаков присутствия команды, за исключением Хосе. В ярком звездном свете город казался необыкновенно красивым; из большого дома у самой церкви доносилась музыка. Хосе проводил их на берег и дальше до самого этого дома, встал на цыпочки, приник к жалюзи и знаком пригласил их присоединиться к нему.

В ярком луче света лицо его преобразилось, так он был поражен открывшейся внутри роскошью.

Дети дотянулись до края окна и тоже стали разглядывать, что там внутри, забыв про москитов, пожирающих их шеи.

Зрелище было грандиозное. Дом принадлежал начальнику магистратуры, и в данный момент тот давал обед в честь капитана Йонсена и его помощника. Сам он сидел во главе стола, в мундире, с чопорным видом, а его маленькая бородка казалась даже еще более чопорной, чем он сам. Его чувство собственного достоинства было того разряда, который коренится в привычной скрытности и сдержанности — сродни ежеминутному замиранию дичи, почуявшей охотника, и, полная ему противоположность, тут же сидела его жена (важная сеньора, уделившая столько лестного внимания Эдварду), в отличие от супруга, без труда производившая впечатление, но делавшая это не благодаря тому же чувству достоинства, а из наигранной импульсивности и вульгарности, пересиливавшей достоинство. И в самом деле, ее стремительные жесты производили львиную долю эффекта по контрасту с сугубой церемонностью позы, в которой она сидела.

В момент, когда дети прильнули к окну, она, должно быть, дошла до того, что пустилась в разговор по поводу размеров собственного пуза, потому что она вдруг схватила помощника за его робкую руку и волей-неволей заставила себя потрогать, как бы прибегая к решающему аргументу.

Что до ее мужа, то он ее при этом вроде бы и не видел, то же и слуги; вот такая это была вельможная дама.

Но вовсе не она, а яства на столе захватили все внимание Хосе. Они были поистине достойны восхищения. В один прием на стол были поданы томатный суп, груда кефали, раки, огромный морской окунь, земляные крабы, рис с жареным цыпленком, молодая индейка, бараньи ножки, дикая утка, бифштекс, жареная свинина, блюдо диких голубей, сладкий картофель, юка, вино и гуайява со сливками. Такое угощение требовало немалого времени.

Капитан Йонсен и леди, казалось, были в отличных отношениях: он