Таинственный корреспондент: Новеллы - Марсель Пруст

Мог бы отличить Гобера от Плантевиня.

И, словно ласточек стайки,

Что осенью

Слетаются вместе и щебечут, крыльями трепеща,

Вы, в компании нескромные сбиваясь.

Гогочете громко, жестикулируя, не стесняясь!

И как римляне всех тевтонов считали

Кимврами,

Да простится мне, я подумал, что предо мной

Почтовых марок любители рьяные.

Но слова, почти крики, «гольф», «чемпионат»

Открыли мне глаза на этот пансионат!

По красной блузе я стал узнавать Плантевиня,

Чье звучное имя мне вовек не забыть,

У Фукара старателя вид, у Парана циника.

Временами Делоне в одиночестве

Скорее меланхолическом,

Со строгим профилем классическим,

По мне суховатым (да, но вот дама одна

Находит, что глаза у него прекрасны),

Гулял, будто в Греции древней юный мудрец.

Задумчивая вытянутая тень освещала его лик.

Вчера наудачу он навел свой лорнет

На актерку престрашную, но для него

                                                     распрекрасную;

И ежели я улыбнуться посмел, да простит он меня,

Мой сюртук осмеяв, чтоб со мной

Поквитаться!

Не питая ко мне злобы,

Ведь у него две сестры, две милые на вид девицы{63}.

«Но для начала… Я не отличаю вас одного от другого». Рассказчик напишет, вспоминая, как стайка девушек появилась на пляже; «…По правде говоря, я видел их лишь несколько мгновений, не осмеливаясь более пристально посмотреть, так что ни одну из них я не мог бы узнать в отдельности»{64} Делоне, который прогуливался, «как в Греции древней юный мудрец», словно предвосхищает отчаянный вопрос, которым задается рассказчик, видя, как силуэты юных девушек вырисовываются на фоне моря: «Разве я не видел пред собой благородные и спокойные модели человеческой красоты, которые вырисовывались там, у моря, словно статуи, выставленные на солнце на греческом побережье?»{65}.

На таком же фирменном листе «Гранд-отеля» Кабура Пруст набросает рассуждения Сен-Лу (которого на этом этапе редакции зовут Монтаржи) о Германтах и их замке{66}.

На шести различных планах Пруст вычертил кривую побережья, указав на ней тесно расположенные вокруг Бальбека места действия. Ривбель находится в ратных точках, но неизменно в стороне от тесной группы прочих. Пронумерованные примечания указывают романисту на функции некоторых из этих мест: Парвилль, «куда Альбертина меня всегда сопровождает»; Менвиль, «где она живет»; Ла Сонь, «где живет Эльстир».

Бальбек-Пляж находится на крайней точке этой линии, старый город с другого края, между ними располагается Донсьер. Коттар живет в Довиле, семейство Шеврени в Епревиле; Распельер и Камбремер находятся в Эглевиле. Ла Сонь, Менвиль и Парвиль расположены неподалеку друг от друга, это до Парвиля «доходит иногда Альбертина, провожая меня». Уточняется, что в Сен-Марс-ле-Вьё живет де Шарлю.

В опубликованном варианте романа все эти места превратятся в станции, через которые проходит местный поезд, персонажи романа в этой связи почти не упоминаются.

Сегодня мы читаем роман в семи томах. В момент публикации это было не так, и совершенно по-другому задумывалось распределение по томам во время разработки цикла. За романом «В сторону Свала» должен был последовать второй том под названием «Сторона Германтов»: так планировалась публикация в издательстве Бернара Грассе. При жизни Пруста «Сторона Германтов» и «Содом и Гомора I» выходят в одном томе в 1921 году, «Содом и Гомора II» появляется в 1922 году. Только после смерти писателя романный цикл был разделен на семь томов в соответствии с заглавиями. Тем не менее высказывалось суждение{67}, что число 7, полученное таким образом (символически соотносившееся с септетом Вентейля), возникло посмертно и было потому искусственным, противореча замыслу Пруста, который, возможно, задумывал больше томов.

Неизданная переписка между Прустом и его издателями сначала Грассе, потом Галлимаром — позволяет уточнить данные положения.

С одной стороны, принято думать, что Бернар Грассе вынудил Пруста отсечь от романа «В сторону Свана» две сотни страниц, с тем чтобы первый том «Поисков» оказался приемлемого объема. Можно было так подумать, например, когда в содержательном письме к Жаку Ривьеру от 6 февраля 1914 года Пруст называет последние страницы романа «…отступлением о Булонском лесе, которое я писал будто ширму, с тем чтобы закончить и завершить книгу, которая из-за материальных соображений не могла превышать пятьсот страниц»{68}. Во время набора тома в одном из писем к Бернару Грассе, написанном Прустом в начале июня 1913 года, уже упоминалось «опасение, что к концу книги мы придем к чудовищному объему, но материал первого тома будет далеко не исчерпан. Но это было бы не только крайне досадно; однако если этого никак не избежать, то лучше будет знать это в точности, поскольку придется менять названия частей, и общая композиция также поменяется, чтобы не нарушить равновесия»{69}.

Таким образом, в реальности все обстояло несколько иначе. С Бернаром Грассе вопрос был решен в первой половине июля 1913 года{70}. 2 июля Грассе пишет Прусту: «Очень хорошо понимаю сомнение, высказанное вашими друзьями: очевидно, что книга в 700 страниц затруднительна для обращения, но, с другой стороны, нужно, чтобы книга действительно была “книгой”, то есть чем-то завершенным, самодостаточным. То есть проблема “фрагментации” может быть решена только вами, и очевидно, что мое мнение — которое я сейчас вам выскажу, включает два решения, какие вы мне представите, — всецело подчинено этому вопросу фрагментации, который разрешить можете только вы.

Первое решение. Сделать из тома в 700 страниц два тома по 350 страниц, которые будут продаваться вместе{71}.

Мне это решение совсем не подходит; оно заключает в себе то же самое материальное неудобство и еще ту помеху в обращении книги, что цена одного и того же материала будет 7 франков. Вместо 3,5 франков. Добавлю также, что сейчас совершенно не принято продавать книги в нескольких томах, когда первый том содержит только начало, а второй — необходимое продолжение первого.

Эта фрагментация на две книги по 350 страниц может быть возможной, две будут продаваться не вместе,