Это моя война, моя Франция, моя боль - Морис Дрюон

У подножия горы нас ждал спрятанный маленький «ситроен» с остроконечным задом — машина нашего проводника. Мы втиснулись туда, как смогли, и Хосе уселся за руль, напевая: «Это мы, веселые контрабандисты». В середине дня мы въехали в Барселону.

У меня там было пристанище: у преподавателя французского лицея Пьера Шеврийона, сына специалиста по английской поэзии академика Андре Шеврийона. Именно на него опирался в основном Фернан Грег, последовательно выставляя свою кандидатуру на выборы в Академию.

После моего пиренейского приключения смуглая, чахоточная и лирически настроенная жена Пьера смотрела на меня так, словно я Ланселот Озерный. Эти пылкие и эрудированные люди предложили мне свое теплое гостеприимство.

Жефа и Жермену приютил у себя Хосе Каталонец, который нашел также жилье для г-на Бертрана.

Барселона нас восхитила. Мы выходили только по ночам. Жеф, который во время гражданской войны был репортером, занявшим сторону республиканцев, крупно рисковал в случае ареста. Да и я, как любой беглец, способный носить оружие, тоже годился для испанской тюрьмы.

Если французские города были освещены весьма скудно, барселонские проспекты и ramblas[20]сверкали и переливались огнями. У нас возникло ощущение, будто мы попали в край изобилия. Табачные киоски ломились от сигарет всех сортов, и мы наслаждались виргинским табаком. Мы не курили его так давно!

Однако впечатление богатства оказалось обманчивым. Как-то раз, почувствовав за собой слежку, я приметил субъекта, шедшего за мной по пятам. Но это оказался не полицейский, а прилично одетый человек, который всего лишь ожидал, когда я выброшу свой окурок, чтобы его подобрать. Стало быть, за всем этим блеском скрывалась вопиющая нищета. Я проделывал этот опыт несколько раз, и мне открылась вся ирония сложившийся ситуации. В этой доведенной до нищенского состояния толпе я, затравленный беглец, производил впечатление богатого и обеспеченного человека.

Мне не следовало тут слишком задерживаться. Но как выбраться из Испании, чтобы добраться до Лондона?

Консул Великобритании не слишком меня обнадежил. Он и сам действовал с великими предосторожностями. Был один канал, до Гибралтара, но предприятие чревато непредвиденными осложнениями. За ним ведь так следят! И он не уверен в своих посредниках. Ему очень хотелось бы нас переправить, но на наш собственный страх и риск.

В доминиканском монастыре меня встретил не в приемной, а в коридоре долговязый монах-бельгиец, который тихо и торопливо прошептал:

— Привратник сказал, что тут француз. Потому я сразу и прибежал. Не задерживайтесь здесь, быстро уходите, иначе монахи могут вас выдать. Не показывайте свое письмо. Я сам из Валлонии, они плохо меня приняли и постоянно следят. Здесь совсем не по-братски. Они тут все франкисты. Они за Германию. До свидания.

Это был единственный раз в моей жизни, когда доминиканцы меня разочаровали. Монастырский путь, о котором я наивно мечтал, был мне заказан.

В итоге из затруднения нас вывел проводник Хосе, причем благодаря трем обстоятельствам личного свойства.

Во-первых, он желал сменить свой острозадый «ситроен» на более просторную машину. Во-вторых, у него шурин служил старшиной в Guardia Civil, то есть в жандармерии. В-третьих, одна из его старых служанок жила на другом конце страны, в деревне на границе с Северной Португалией.

Вот как устроилось наше дело.

Хосе держал на примете подержанный, старый, но еще вполне прилично выглядевший автомобиль «вуазен», один из этих серых седанов с пробкой радиатора в виде самолетных крыльев. Просторная и быстрая машина очень помогла бы Хосе в его ремесле. К несчастью, цена была слишком высока. Но, купив ее на троих — он сам, Жеф и г-н Бертран, — он мог бы доставить нас к границе, а затем оставить машину себе.

Далее к операции подключался шурин-жандарм. Весьма поучительный случай. В начале режима он был решительным франкистом и спорил с республиканцем Хосе. Утверждал, что через три месяца благодаря Франко у всех будет хлеб.