Как я съел асфальт - Алексей Швецов

Сейчас, вспоминая свои детские страхи и неуемное любопытство, он также стал между двух зеркал, расположенных напротив друг друга. Он посмотрел, заглянул в бесконечность, он вглядывался туда, как в детстве, но не находил чего-то очень важного. Саша не видел себя…

Когда-то очень давно… Это теперь кажется, что давно, а на самом деле это было всего два года назад. Так вот два года назад Саша влюбился. Влюбился сильно. Безумно и безрассудно влюбился. А может, даже и бездумно. Он тогда только вписался в этот туалетный бизнес, только все у него стало идти в гору. И тут случилось…

Сашу пригласили на торжественный прием в мэрию. Он тогда оделся, хорошо оделся, правильно. Саша тщательно подобрал пиджак к цвету носков, а шнурки на туфлях замечательно гармонировали с носовым платком. И отправился на прием.

Прием оказался достаточно скучным мероприятием. Саша вспомнил свою первую лекцию в институте, лишенную элементарных красок. Красок живого юмора и доверительных бесед, которые ведутся после третьего тоста. Ничего этого не было, а было скучно, точнее, уныло, даже как-то по-особому невесело. А еще Саше сделалось грустно. Он не знал, куда себя деть, и просто смотрел на множество правильно одетых людей. Смотрел на приглашенных и развлекал себя тем, что наблюдал за их походками.

Вот мимо него важно прошествовал пузан в дорогом, и даже очень, костюме. Пиджак распахнут, а брюхо затянуто тесным жилетом. Походка важная и неторопливая. Ступни ног он ставил тяжело, словно подписи на важный документ. Носки туфель из крокодиловой кожи вылетали далеко за пределы его самодовольной походки. Посадка головы говорила о том, что он многого достиг в этой жизни, но не успокоился на этом и продолжает барахтаться, с презрением относясь к молодым «выскочкам». Исключение составляли молодые девушки. К ним он относился с интересом, точнее, с мужским любопытством. Во взгляде, которым он проводил очередную продефилировавшую мимо модель, отчетливо читались простатит и аденома, с которыми толстяк не хотел считаться. Мужчины, именно так ставившие ноги, отклячивая зад, были эгоистами, институт семьи был для них не свят. У таких толстячков, как только они добивались финансового благополучия, жен не бывало. Бывали лишь длинноногие секретарши, глядевшие на них маслеными глазками и с трудом скрывающие отвращение к своим вынужденным спутникам.

Саша удивился. Неужели он ошибся? Рядом с крокодиловыми туфлями не было рядом красавицы спутницы. Но вот из толпы выплыла высокая блондинка, выставившая напоказ ноги и стесненную узким платьем грудь, и устремилась к брюшку в жилете. Она подошла к толстячку и ласково прижалась щекой к его лысеющей голове. «Умные» складки на лбу «тугого кошелька» на время разгладились, но он тут же милостиво отослал ее погулять и не мешать. Девушка не обиделась. Только в глазах мелькнула тень отвращения, но улыбка скрыла все ее чувства, и она послушно отошла на несколько метров от своего спутника.

Вот важно прошествовал другой господин, элегантный, как Сашин плащ. Дядька был сухой и прямой как палка. Дорогие одежды висели на нем как на вешалке. Походка вялая, уставшего от жизни человека. Зад господина был поджат так сильно, что казалось, тело его отклонялось назад. Такую особенность походке придавала боязнь обделаться в любой момент. «Язвенник-поносник», – окрестил его для себя Саша. Старые жены таких «сухоходячих палок», толстые тетки с усами, сидят дома и смотрят мелодрамы. На то, чтобы завести молодую любовницу, у таких типов не хватает пороху. Они скупы и скучны. И если толстячкам не было чуждо природное добродушие, то худые язвенники всегда были занудами и ворчунами.

Изучение худого язвенника было прервано, и взгляд Саши остановился на женщине. Она не была секретаршей. Походка деловой женщины начисто отметала предположение о том, что эта женщина вообще могла кому-то подчиняться. У нее была походка независимой женщины, женщины-охотницы. И Саша попал. Попал в эти сети, умело сплетенные макияжем, тщательно продуманной одеждой и умным взглядом зеленых глаз. А еще она ставила ноги так, как ставят их женщины, знающие себе цену. И об этом знании говорил каждый выступ и изгиб ее стройного тела.

Как-то само собой получилось, что она первая заговорила с Сашей. Инна – так ее звали – занималась рекламой, а Саша тогда начинал думать мысль о рекламе в туалетах и на туалетах. Им было о чем поговорить. И Саша говорил. Говорил много, и не только о нужных домиках у дороги, но и о Луне, звездах и туалетах, этими звездами посещаемых.

А еще Саша почувствовал, что влюбился, точнее, понял это, ощутил каждой клеточкой своего организма. До этого Саша всегда свято верил в любовь с первого взгляда, а тут он еще раз убедился, что такая любовь бывает, точнее, существует, и случилась она именно с ним, с Сашей. Случилась сейчас. Сиюминутно.

А понял он, что влюбился сильно, когда трепетно сжимал в руке визитку с ее телефоном. Понял, отчетливо осознал, когда упивался ароматом духов, исходившим от бездушного клочка картона с номером телефона Инны. Картона, такого неживого, но такого манящего и такого многообещающего.

Саша долго не решался позвонить Инне. Он никак не находил повода, точнее, поводы в его голове появлялись пачками. Не хватало смелости и решительности. Не хватало последнего толчка. Наконец, спустя недели три после их скоротечного знакомства, Саша понял, что не позвонить не может. Ему было нужно, обязательно нужно услышать ее голос! Дома никого не было, и Саша придвинулся к телефону. Он набрал заветные цифры ее сотового. Он набирал и думал, думал мысли. А мысли были жуткими и неприятными: «Что, если она занята? Тогда она не сможет говорить, а я буду думать, что она просто не захотела разговаривать именно со мной. А что, если она сейчас с мужчиной? Такая женщина не может, не должна быть одна».

– Я слушаю. – Голос, ее голос, словно током прошил Сашу.

Вернее, Саша не знал, как прошивает током, но думал, что именно так.

И он малодушно повесил трубку. Услышал голос и не смог справиться с чувствами. Тогда он просто повесил трубку.

«Боже мой! – подумал Саша. – Я звонил на сотовый, номер наверняка определился, а я так струсил». Саша нажал повтор вызова. Снова понеслись томительные мгновения длинных гудков.

– Алло, – все так же спокойно произнесла Инна.

– Доброе утро, – каким-то чужим, сдавленным голосом прошипел он и ужаснулся: семь часов вечера вряд ли можно считать «добрым утром». – Вернее, день, – исправился Саша, – вернее, вечер, а еще точнее, добрый вечер.

– Здравствуйте, – задумчиво проговорила Инна. – А кто это?

– А это Саша, – осмелел Саша. – Не уверен, помните вы меня? Мы с вами встречались на приеме у мэра… Мы тогда… еще… потом… короче, у мэра…

Саша окончательно смутился, смутился от ее голоса, смутился от собственной смелости и даже наглости.

– Я узнала вас. Вы еще были в туфлях с чудесными желтыми шнурками, а еще на вас был элегантный плащ, явно приобретенный на блошином рынке.

Сердце мужчины гулко забилось: «Она узнала меня! Она меня помнит». А еще Саша почувствовал, что женщина очень умна, если помнит его и его плащ.