Лимон - Кадзии Мотодзиро

«Здесь именно такой воздух», — подумал Такаси и напряг слух. Звуки шагов. А в промежутках между ними стук гэта. — Казалось, что все звуки существуют для чего-либо. Голоса продавцов мороженого, голоса, распевающие песни, все, что угодно.

Стук гэта служанки, идущей по улице Сидзё, однако же, звучал совсем по-другому.

Сидя в этой комнате, Такаси почувствовал, что он, несколько минут назад шагавший по улице Сидзё, — и он, теперь свободно размышляющий на разные темы — один и тот же человек.

— Ну, наконец-то пришла.

Служанка поднялась наверх, в комнате стоял запах угля для растопки. Он ничего не сказал, а после того, как служанка ушла, думал, сможет ли все разом перемениться.

Женщина все не приходила. Такаси стало грустно, ему пришло в голову, что было бы не плохо забраться на смотровую площадку на крыше дома, уже знакомого ему как свои пять пальцев.

Когда Такаси стал забираться по рассохшейся лестнице наверх, он увидел открытые ставни маленькой комнатки. На полу был расстелен футон, и на него с неприязнью смотрели чьи-то глаза. Такаси сделал вид, что ничего не заметил, и продолжал забираться наверх, почувствовав ободряющее спокойствие этого места.

Поднявшись на смотровую площадку, он огляделся. Темная черепица покрывала все соседние дома. Между черепицей домов кое-где проглядывали освещенные комнаты, окна которых были задернуты бамбуковыми шторами. Высокое здание ресторана выглядывало с совершенно неожиданной стороны. «Вот какая улица Сидзё», — подумал Такаси. Красные ворота святилища Ясака. Рощица, слабо светящаяся отраженным светом уличных фонарей.

Вот и все, что было видно между черепичных крыш. Ночной туман сделал границы между светом и темнотой почти незаметными. Парк Маруяма, а рядом холм Хигасияма. Млечный путь начинался где-то там.

Такаси почувствовал, что освободился.

— Решено, буду всегда сюда подниматься, — подумал он.

Закричала кваква и пролетела мимо. Угольно-черный кот бродил по крыше. Под ногами Такаси увидел горшок с увядшей осенней травой.

Женщина сказала, что она родом из Хаката.[65]В ее киотоском диалекте чувствовался какой-то странный выговор. Такаси сказал женщине, что она хороша собой. С этого момента у нее развязался язык. Она только недавно сюда приехала, за прошлый месяц уже продала несколько тысяч цветов, а в этом веселом квартале числится четвертой. Порядок устанавливает бюро по найму гейш, и до определенного номера даже выплачивает им деньги. Она опрятно выглядела потому, что о ней заботилась там «мамочка».

— Ведь приходится все силы прикладывать. Недавно простуду подхватила, аж трясло, хозяйка сказала, отдохни, а я нет, работаю всё.

— Лекарства хоть принимаешь?

— Прописали, но так ведь один порошок целых пять сэн стоит… Сколько ни принимай, всё равно не вылечишься.

Пока Такаси слушал ее болтовню, в памяти всплыл рассказ знакомого S. про одну женщину.

Она была настолько некрасива, что как бы пьян ни был клиент, вызвать ее было стыдно, — рассказывал S.

А ночное платье на ней было настолько грязным, что даже рассказывать об этом невозможно.

Впервые S. оказался с ней совершенно случайно и, по всей вероятности, пережил нечто необычное. Когда он сильно напивался, сколько бы ни пытался сдержаться, никак не мог, ему была нужна только она. Когда на душе такой хаос, никакая другая не могла его удовлетворить. И так каждый раз.

Когда Такаси услышал его рассказ, подумал, что, вероятно, и у самой женщины были какие-то болезненные наклонности, в конце концов, в веселых кварталах идет борьба за выживание, поэтому некрасивым проституткам приходится выдумывать что-то особенное. И от этой мысли на душе стало мрачно.

S. говорил, что та женщина была молчалива, словно немая. И добавил, что разговаривать ему с ней не хотелось. Интересно, подумал Такаси, а сколько вот таких немых клиентов у нее было.

Сравнивая мысленно некрасивую женщину с той что была рядом, он отдался женской болтовне.

— Какой вы спокойный, — сказала женщина.

Ее кожа была горячей. Чего бы он ни касался, чувствовал лишь одно: «Горячо».

— Все, мне пора уходить, — сказала женщина и стала собираться. — Вы тоже уходите?

— Да.

Такаси лежал, наблюдая, как женщина, повернувшись к нему, надевает кимоно. Он смотрел на нее и думал: «Да. Я попробовал проверить это на себе, и вот что почувствовал. У тебя есть представление о том, какова женщина. И вот ты приходишь в такое место, покупаешь ее. Она входит в комнату. И до этого момента она все еще та самая женщина. Она снимает кимоно. И даже до этого момента она все еще та самая женщина. Ну а дальше, где эта женщина, которую ты все время представлял? "Вот же, это женские руки", — говорю я себе. Но это только руки, и не более того. А теперь, когда она стала собираться, чтобы уйти, вновь появилась женщина».

— Не знаете, еще ходят электрички?

— Не знаю.

Про себя Такаси подумал, что было бы хорошо, если б электричек больше не было. Хозяйка снизу, вероятно, прокричит:

— Если не хотите уходить, то можете спать до утра. Мне все равно.

Но лучше было бы, чтобы хозяйка сказала:

— Если никого не вызовете, то идите домой.

— Вы не поедете со мной? — спросила она.

Женщина закончила туалет, но в ее движениях по-прежнему была вялость.

«Пожалуй, нет», — подумал он и снял пропитанное потом юката.

Женщина ушла, а он приказал служанке: «Пива».

Рядом с водосточной трубой чирикал воробей. Такаси еще не совсем проснулся. Он представил в полусне бесцветную картину за окном в утренней мгле, когда только начинает светать. Подняв голову, он увидел, что слабый свет уличного фонаря в утреннем воздухе освещает лицо спящей женщины.

Он проснулся, когда голоса продавцов цветов зазвучали на улице. Какие чистые голоса, — подумал он. Он представил цвет утреннего солнца, пролившегося на листья клейеры и цветы.

Наконец, двери домов стали громко хлопать, на дороге зашумели дети, идущие в школу. Женщина все так же крепко спала.

— Я вернусь домой и приму ванну, — сказала женщина, зевая, а затем положила на ладонь сплетенный валик волос для накладки на причёску и со словами «Позвольте удалиться» вышла из комнаты. Такаси тут же заснул.