Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн

утром получившего ранение Аюуша. Ничего не знали о нем связисты и политрук. Даже старшина Дудэй, который некоторое время держал в поле зрения все действия Аюуша, сейчас сам оказался в тяжелом положении и мог бы весьма приблизительно указать направление, где следовало его искать.

После того, как японцы потеряли первую и вторую линии своей обороны, спеси у них поубавилось. Однако, собрав разрозненные силы, перегруппировав их, а также введя в бой резервы, они, подобно раненому волку, продолжали бешено сопротивляться. Более того, после десятиминутной артподготовки, которая приостановила продвижение монголов вперед, самураи пошли в контратаку. Обстановка крайне осложнилась.

XVI

Услышав позади себя шум, грохот, тяжелое дыхание ввалившихся в дзот людей, Аюуш схватил лежащий рядом пистолет и мгновенно обернулся. На него шел с ножом самурай, за ним другой.

Аюуш впервые увидел врага так близко. Ну и омерзительный же вид был у этого, что надвигался с ножом: нос приплюснут, гнилые желтые зубы хищно оскалены в ехидную ухмылку самоуверенного типа, который ничуть не сомневается, что монголы должны быть и будут его рабами… Неуловимым движением вскинул Аюуш руку и первым же выстрелом наповал уложил самурая. Пока тот заваливался навзничь, застрочил автомат второго японца. Пронзительная боль снова обожгла раненое плечо Аюуша. Однако он успел выстрелить и, видимо, попал в правую руку японца, потому что тот взвыл и выронил автомат. Когда же враг нагнулся, чтобы поднять оружие, Аюуш закричал: «Руки вверх!» Японец, не обращая внимания, уже схватил было здоровой рукой автомат, но Аюуш опередил его и следующим выстрелом размозжил ему голову.

Из груди Хаттори, так и не сумевшего прославиться в стенах Токийского храма, текла кровь. Его от рождения мертвенно-белое лицо посинело, глаза закатились. Он лежал у ног Аюуша и уже не дышал.

«И пусть под твердой твоей стопой испустит дух самурай надменный». Откуда взялась эта строка! — удивился Аюуш. — На этот раз, однако, враг пал не «под моей твердой стопой», а «к моей раненой ноге», — отметил он про себя и, морщась от боли, осторожно отодвинул ногу. Здоровой рукой он попробовал перевязать свое дважды раненное плечо.

И вот самураи поднялись в атаку. Снова лихорадочно застрочил пулемет Аюуша. Враги, не считаясь с потерями, ошалело лезли на дзот, ступая прямо по телам упавших впереди. Аюуш продолжал стрелять, а враги падали…

Внезапно пулемет его смолк. Кончились патроны. Как теперь быть? Верно говорят: мужчина без лошади подобен беркуту без крыльев, а винтовка без патронов — все равно, что топор без топорища.

Аюуш поднял автомат и винтовку застреленных японцев. Некоторое время вел огонь из автомата, но вот опустел диск. Теперь оставались лишь винтовка да несколько гранат. После автомата стрелять из винтовки было все равно, что с быстроногого скакуна пересесть на телегу, запряженную быками. К тому же патроны тоже были на исходе. А вражеская цепь приближалась. Из дзота гранату не бросишь… Аюуш выбрался наружу, вдохнул полной грудью свежий, чистый воздух и пополз… В японцев полетела первая, вторая и последняя, третья, граната…

Отчаявшийся, теперь уже совсем безоружный, Аюуш зажал правой рукой рану, оглянулся. Яростный огонь из-рыгал на врага пулемет Дампила. На огневые точки японцев летели мины Данзанванчига…

XVII

Ровно в девятнадцать часов монгольская сторона начала мощную огневую подготовку. На позиции врага обрушились тысячи пуль, мин и снарядов. Внезапно на поле сражения ворвались под реющим красным стягом спешившие на помощь монгольским братьям части победоносной Советской Армии, повергнувшей главного врага всего прогрессивного человечества — германский фашизм.

— Смотрите, богатыри мои! — закричал старшина Дудэй, указывая на устремившиеся в долину советские полки. Они растекались по долине от края до края, сливались воедино с монгольскими частями.

Полковник смотрел на это волнующее единение и вспоминал славные события 20 сентября 1939 года на Халхин-Голе{22}.

— Вперед, герои! Вас ждет победа! — прозвучал его зычный голос.

Первым с гордой песней на устах поднялся Дашдондог.

Горит в моем сердце огонь.

Страну я готов защищать!

Песню подхватили бойцы взвода Дудэя, и с нею все как один устремились вслед за Дашдондогом. Еще несколько мгновений — и песня увлекла соседние подразделения, потрясла округу, повергла в страх и смятение вражеских солдат.

XVIII

Аюуш приподнялся, попытался встать — и не смог. С трудом извлек он из кармана письмо Бурмы. Левая рука, причиняя острую боль, висела плетью, словно к ней был привязан камень. Кое-как он распечатал конверт. Здоровая рука, которою он взял письмо, тряслась, строчки прыгали перед глазами, кружилась голова. И билось, тревожно билось сердце бойца…

Не было сейчас, у Аюуша ни патронов, ни гранат, левая рука и левая нога его были прострелены; столько пришлось ему вытерпеть за день нечеловеческих мук и боли, сколько, пожалуй, не выпадает многим за всю жизнь. И в эту минуту единственным патроном в его автомате, единственной гранатой в его руке, целительным бальзамом на все его раны было лишь это письмо Бурмы.

В начале письма Аюуш увидел приклеенную фотографию Бурмы. Любимая смотрела на него и улыбалась. А он, всегда мечтавший связать с нею свою жизнь, не мысливший без нее счастья, почувствовал вдруг, как слезы заволокли глаза.

— Не смейся, Бурма, — шептал он. — Мне очень тяжело теперь. Раздели со мною хотя бы часть тех страданий, что выпали на мою долю. Неужто я в последний раз вижу тебя, моя любимая? Нет! Нет! Я хочу жить и должен с тобою встретиться. Мы обязательно будем вместе!

«Милый, любимый Аюуш, здравствуй! — читал он сокровенные строки, и до него доходил смысл наказа Бурмы — прочитать это письмо в самую тяжелую минуту его жизни. — Я согласна стать твоей женой. И не просто согласна, я безгранично люблю тебя!»

Все тело Аюуша покрылось холодной испариной. Словно вода и пламень, сошлись в отчаянной борьбе безобразная старуха Смерть и прекрасная девушка Жизнь.

«Любимый! Свято храни в памяти стихотворение Нацагдоржа «Моя Родина»{23}. Твое место в первых рядах героических сынов, борющихся за свободу и счастье нашей прекрасной страны. Ты, впитавший в себя священное молоко монгольской матери, будь готов пролить за нее кровь!

Твоя жена ждет тебя. Родина-мать смотрит на тебя! Скорее возвращайся с победой, любимый!»

Дочитав письмо, Аюуш посмотрел на ринувшихся в атаку товарищей, над которыми реяло непобедимое красное знамя. «Вставай! Поднимайся, герой!» — словно призывал его развевающийся алый стяг.

Еще ярче вспыхнул огонь его молодого сердца. Аюуш на миг почувствовал себя совершенно здоровым,