С того света - Бернард Вербер

Он таращится на ладонь: ничего похожего на ожог. Его охватывает неприятное чувство, но он и его отважно преодолевает.

– Иногда мне снится, что я не отражаюсь в зеркалах и не обжигаюсь, когда подношу руку к огню. Такие сны повторяются порой по несколько раз в неделю.

Она пожимает плечами:

– Тогда остается последняя проверка – свободное падение. Полезайте на подоконник и шагните в пустоту.

– С шестого этажа? Не высоковато ли?..

– Какие проблемы, если все это простой сон? В худшем случае проснетесь.

Она распахивает обе рамы, в комнату врывается ветер, треплющий ей волосы, но Габриель не ощущает ни малейшего дуновения.

– Запросто!

Он с фырканьем крутит головой, как отряхивающееся от брызг животное, делает глубокий вдох и подходит к окну в надежде, что этим все и кончится, но нет, она заставляет его продолжать.

– Когда будете лететь, обратите внимание на детали, они не могут быть плодами простого забытья.

Габриель видит далеко внизу тротуар и мостовую, крыши машин, макушки пешеходов. Как ни убежден он, что все это ему снится, от холодка страха в груди никуда не деться.

– Так и будете сомневаться, пока не спрыгнете, – подзадоривает его женщина.

Он еще колеблется, но нежелание пасовать у нее на глазах берет верх. Он забирается на подоконник, обуздывает головокружение и, широко раскинув руки, делает шаг в пустоту.

Он летит вниз, набирая скорость, сначала пытается считать этажи, потом зажмуривает глаза. Разжав веки, он убеждается, что так и не долетел до мостовой, а завис над улицей.

«Вот дерьмо!»

Это все, что приходит ему на ум в этот миг. Удивление, ужас, разочарование постепенно уступают место неведомой прежде свободе от силы тяжести, восторгу от способности летать, как птица.

Под ним движется земля. У него чувство, что он скользит в невесомости, не ощущая плотности воздуха. Описав петлю, он возвращается в окно медицинского кабинета.

Там, потрясенный, опьяненный, переполненный противоречивыми чувствами, он переводит дух. Ему хочется что-то сказать, но удается только выдавить из себя раз сто, хоть и с разными интонациями, то грубое и мало осмысленное восклицание, с которым он летел к земле.

Считается, что последнее слово, обычно приходящее на ум умирающему, – «мама». Слово, следующее за осознанием собственной смерти, начинается с той же буквы^[2], правда, нежности в нем ни на грош.

За считаные секунды он проживает все семь стадий смертной скорби: шок, отрицание, ярость, торг, печаль, смирение, согласие. И каждая стадия отмечена одним и тем же низменным словечком.

Молодая женщина перед ним тоже выглядит несколько оглушенной.

– Порядок? – спрашивает она.

– Проклятие! Как такое возможно? Неужели я по-настоящему умер?

Сначала он раздавлен в лепешку, потом снова проходит все семь стадий, но в другом порядке: ярость, отрицание, согласие, смирение, печаль, торг, шок.

– Так не бывает! Я еще слишком молод, чтобы умереть!

– Смотрите на вещи позитивно, мистер Уэллс. Ну, не знаю… Считайте, что вы избавились от всего лишнего, мешающего, ломкого и сохранили только главное – дух.

– Выходит, это все, конец?.. Я больше не смогу писать…

– В добрый час. Наконец-то до вас дошло.

Он в полной растерянности падает в кресло.

– Какой кошмар!

– Теперь все будет иначе.

– Я мертв, ну и ну! Мертвый, мертвый, мертвый! По-настоящему мертвый!

– Рано или поздно это происходит с каждым… С вами это случилось сегодня, сейчас, здесь. Меня это тоже настигнет. Позже, в другом месте. Я не тороплюсь.

Он рывком вскакивает и заглядывает в ее лицо, повернутое к окну. Только сейчас он понимает, что она с самого начала не смотрит ему в глаза.

– Но вы со мной разговариваете, хотя вы живая. Как так получается?

– Я немного отличаюсь от других…

– Отличаетесь?..

– Я медиум. Я могу вас слышать, но не видеть, потому на вас и не смотрю. Я даже не знаю, где вы сейчас находитесь, просто очень четко чувствую ваше присутствие в поле моего ближнего восприятия.

– Почему вы хотите мне помочь?

– Я стала медиумом благодаря вам, после чтения вашей книги «Мы, мертвецы». Впервые в жизни меня по-настоящему захватил роман, это стало откровением. Я закрыла книгу в уверенности, что нашла свой путь. Теперь я зарабатываю на жизнь разговорами с усопшими. Могу вам гарантировать, что в этом своеобразном профессиональном секторе рынок все больше процветает… В некотором смысле я тоже знаменитость. По крайней мере, в этом квартале.

– Как вас зовут?

– Люси. Люси Филипини.

– Никогда не слышал это имя. Для медиума вы слишком молоды.

– Мне двадцать семь лет. Не пойму, какое отношение это имеет к возрасту.

– Я всегда думал, что медиумы – густо накрашенные, толстые старухи в черном, увешанные драгоценностями.

Выражение лица Люси внезапно меняется, как будто она заметила что-то неожиданное.

– Погодите, погодите… – бормочет она, щурясь.

– В чем дело?

– Повторите то, что только что сказали.

– …толстые старухи в черном… – повторяет Габриель, не понимая, куда клонит Люси.

– Так и есть, мне не почудилось. У вашего голоса есть легкое эхо. Я знакома с этим явлением. Возможно, вы не полностью мертвы. Где вы живете?

– Прямо на этой улице, чуть подальше. Дом двадцать один. А что?

– Возможно, еще не поздно. Иногда остается шанс вмешаться и все изменить. Судя по вашему голосу, это как раз такой случай. Давайте проверим. Нельзя терять времени, скорее к вам!

Она пускается бегом, высоко подобрав цветастую юбку. Габриель бросается за ней следом, обуреваемый безумной надеждой, что он еще немного жив…

6

Им преграждает путь бронированная дубовая дверь квартиры Габриеля. Проблема: у него нет ключа. Он одет, в чем убеждается, оглядев себя с головы до ног, но карманов у него нет, а значит, нет при себе ни связки ключей, ни удостоверения личности, ни кошелька, ни смартфона. Ровным счетом ничего.

– Было бы хорошо, если бы у вас была привычка прятать ключ под половиком, – шепчет Люси. – Ну как?

– Вынужден вас огорчить. До этого момента мне не приходило в голову, что ключ понадобится в день моей смерти.