Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский

к остаткам уличного озера. Количества грязной жижи, добытой ими из-под льда, оказалось недостаточно, и они пополнили ее жидкой грязью из колодца. Но в это месиво они набросали такое количество чистого льда и снега, что кадка наполнилась даже с верхом.

За это время Аги и артистка с помощью лопат более или менее очистили невообразимо замусоренное жилище обивщика. Песком и снегом отскребли кое-как и ванну, так что ею уже можно было пользоваться. Оставался нерешенным лишь вопрос с дровами.

Между тем был уже поздний вечер. Они, все четверо, стояли во дворе, вокруг тележки.

— Откуда добыть дров? Или что пустить на дрова? — почесал вшивую бородку майор.

Безимени, почесывая вшивую голову, поглядел на тележку.

— Может, ее? Все равно уж на ладан дышит!

Над тележкой нависла смертельная опасность. Хозяин сам — в пылу служения артистке — осудил ее на смерть.

Топорик для скалывания льда висел на плече обивщика.

Тележка не взвизгнула: «О вы, неблагодарные! Убийцы! Так вот награда за безотказную мою службу — я гожусь еще в дело, а вы меня убиваете!..» Она покорно ждала своего конца.

Но тут майор сказал вдруг:

— Это дуб. Он только обугливается, но не горит. А сейчас еще весь водой пропитался. К тому же за то время, пока мы будем рубить тележку, можно стащить где-нибудь балку или доску.

Так и сделали. Артистка благополучно вымылась.

А тележка не только осталась цела, но и вернулась на исконное свое место — во двор дома номер девять по улице Пантлика.

Обстоятельства и мотивы популярности

Дому номер девять по улице Пантлика повезло еще раз в самый момент освобождения, ибо его избрало под штаб-квартиру советское командование, причем довольно высокого ранга.

Причиною послужило, без сомнения, то, что здание сравнительно мало пострадало.

События развивались стремительно.

Несколько дней спустя пала и Крепость.

И тут же среди развалин закипела работа: все перестраивалось либо строилось заново.

Место коменданта дома, майора, заняла именуемая теперь доверенным лицом дома старшая из сестер Андорфи. Впрочем, в первый же день выяснилось, что она вовсе не родня учителю музыки, зовут ее Магда Вермеш и что младшая сестра тоже не сестра, а всего лишь подруга старшей. А другие две беженки — родственницы Веры Амурской — оказались дальними родственницами домовладельца.

Люди быстро организовались, и закипела жаркая работа по приведению в порядок домов, улиц. Нужно было вызволить из руин, убрать бесчисленное множество трупов — и людей и лошадей. За этим встала задача наладить жизнь в квартирах, находившихся в ужасающем состоянии, и одновременно, пусть с невероятным трудом, обеспечить насущнейшие нужды людей — дать им кусок хлеба, воду, освещение.

В этом первом и самом тяжком сражении за жизнь нашей тележке с левым уклоном выпала грандиозная роль.

Тележка была нарасхват, ее популярность не знала границ.

Безимени и майор, в числе первых попавшие на общественные работы, трудились в совсем незнакомом месте. Аги уехала в деревню к родным.

У тележки не было больше хозяина. Она стала общим достоянием жильцов. Вопрос о пользовании ею обсуждался на специальных собраниях, ради этого была даже создана особая комиссия под председательством доверенного лица дома.

Если в прежние времена тележка наша была предметом вражды, недоброжелательства, интриг, то теперь сколько ревностной заботливости вызывала она у жильцов, какую жажду обладания вселяла в их души!

Необыкновенная жизнь требует столь же необычайного завершения. Так и тележка в самом расцвете славы удостоилась совершенно особенного конца.

Апофеоз тележки

В то время, когда в доме не было уже ни газа, ни электричества, артистке Вере Амурской неоценимую службу сослужила ее американская печурка, стоявшая прежде в убежище и топившаяся керосином.

Беда была только в том, что горючее вышло, а где раздобыть его, никто не знал.

И вдруг счастливая случайность: какой-то солдат приволок две большие канистры с керосином и поставил их на стоявшую в самом углу двора тележку. А сам исчез.

Но, увы, одна канистра в днище слегка протекала. Когда же солдат с размаху плюхнул ее на тележку, пробоина стала еще больше, и керосин полился широкой струей.

Солдат этого не заметил.

Поздно вечером артистка вышла на балкон, чтобы подышать немного сладким и прохладным весенним воздухом. И выкурить сигарету.

Дом спал глубоким тихим сном. Артистка со свойственной ей беспечностью бросила горящий окурок вниз, во двор.

Пафф! Горящий окурок, покружившись, угодил прямо на тележку. А в ней уже набралась порядочная лужа керосина из прохудившейся канистры.

Керосин тотчас вспыхнул.

Но артистка этого уже не увидела: она ушла в комнату и, как говорится в романах, спокойно уснула в объятиях морфея.

Сухая, пропитавшаяся керосином тележка загорелась сразу. От жара выскочила пробка из второй канистры, ее содержимое загорелось, растопило жестяную свою тюрьму и присовокупило свои усилия к тому, чтобы тележка сгорела вся без остатка, не считая разве железной обшивки. И выглядело все это поистине апофеозом какого-то великомученика. Правда, свидетелей при этом не было — только глухие, незрячие стены дома да звезды небесные, мигающие в весенней ночи. Впрочем, жильцы дома номер девять по улице Пантлика искренне скорбели по поводу гибели тележки и только что не оплакивали ее. А ведь не каждый усопший удостаивается этого.

Послесловие

Что ж, милый читатель, если ты найдешь дом номер девять по улице Пантлика, ты увидишь там и мастерскую Яноша Безимени на прежнем месте, только под новой вывеской.

Ты сможешь увидеть и его налитую молоденькую супругу — некогда тоненькую девушку Агицу, — которая, забавляя маленького Безимени, отправляется с ним на прогулку.

А заглянув в самую мастерскую, ты обнаружишь в углу новую, полированного дерева тележку обивщика мебели — легкую, стройную и изящную тележку на резиновом ходу; ее не приходится уже держать во дворе под открытым небом, а вполне можно ввезти в мастерскую прямо с улицы.

Эта новая тележка, несомненно, практичнее, чем ее хворая предшественница с левым уклоном. Но можно ли предположить, что у нее будет столь же интересная жизнь?! Ну, нет!..

1949

Перевод Е. Малыхиной.

Дюла Фекете

СМЕРТЬ ВРАЧА

Друзьям своим посвящаю

Воскресенье.

Из года в год работы у старого врача все прибавлялось, а сил становилось все меньше. Здоровье его пошатнулось основательно, и однажды, почувствовав себя вдруг особенно худо, он решил проситься на пенсию. Измотанный организм требовал полного покоя и длительного отдыха; следовало избегать всяческих волнений, переутомления, резких скачков давления. По расчетам доктора выходило, что если он будет следить