История Энн Ширли. Книга вторая - Люси Мод Монтгомери

Справа от меня сидит миссис Пинни. Она всегда разговаривает унылым голосом — так и ждешь, что она сейчас расплачется. Миссис Пинни, видимо, считает, что жизнь — это сплошная юдоль слез и что улыбаться, а тем более смеяться — просто грех. Обо мне она даже худшего мнения, чем тетя Джемсина: та меня, по крайней мере, любит, а эта явно терпеть не может.

Наискосок от меня сидит мисс Мария Гримсби. В первый день я сказала ей, что, кажется, собирается дождь — и она засмеялась. Потом я сказала, что комары все еще кусаются — и она опять засмеялась. Я сказала, что Проспект Пойнт — очень красивое место — и снова то же самое. Я уверена: скажи я ей, что мой отец повесился, мать отравилась, брат сидит в тюрьме, а у меня последняя стадия чахотки, мисс Мария опять рассмеялась бы. Удивительная женщина — просто оторопь берет.

Четвертая дама — миссис Грант. Очень милая старушка, но слишком хорошо обо всех отзывается, и поэтому с ней не интересно разговаривать.

А теперь про Джонаса.

Когда я в первый день пришла обедать, то увидела за столом напротив себя молодого человека, который улыбался мне так, словно знал меня с пеленок. Дядя Марк сказал мне, что его зовут Джонас Блейк, что он изучает богословие и этим летом будет читать проповеди в миссионерской церкви в Проспект Пойнт.

Джонас ужасно некрасив — просто безобразен. Он весь какой-то нескладный, у него длинные ноги, волосы цвета пакли, зеленые глаза, огромный рот, а уж уши… Но о его ушах я стараюсь не вспоминать.

Однако голос у него замечательный, и если закрыть глаза, то слушать его — наслаждение. И характер у него тоже прекрасный.

Мы с ним сразу подружились. Он, конечно, выпускник Редмонда, и это нас сблизило. Мы вместе ходим ловить рыбу, катаемся на лодке, гуляем по пляжу при лунном свете. При лунном свете он не кажется таким некрасивым, а находиться в его обществе невыразимо приятно. Это просто самый приятный человек из всех, кого я знаю. Все старые дамы, за исключением миссис Грант, считают, что пастору не подобает шутить и смеяться и предпочитать им общество такой легкомысленной девицы, как я.

Энн, а мне почему-то не хочется, чтобы он считал меня легкомысленной. Правда, смешно? Казалось бы, какое мне дело, что обо мне думает личность с волосами цвета пакли?

В прошлое воскресенье Джонас читал в церкви проповедь. Я пошла послушать, хотя мне казалось смешной сама мысль, что этот человек собирается стать пастором.

Так вот, Джонас читал проповедь. Послушав его десять минут, я почувствовала себя маленькой, почти не видимой глазу козявкой. Джонас ни словом не упомянул женщин и ни разу на меня не посмотрел. Но я все равно поняла, какая я ничтожная и легкомысленная и как далека от идеала женщины, который носит в душе Джонас, — женщины сильной, благородной и великодушной. Джонас говорил убежденным, проникновенным, добрым голосом. Вот таким и должен быть пастор. Как я могла считать его некрасивым — но он действительно некрасив! — когда у него такой вдохновенный взгляд и такой благородный высокий лоб, которого я до этого не разглядела под белобрысыми лохмами?

Это была замечательная проповедь. Мне стало даже когда она кончилась, но она привела меня в страшное огорчение. Как я жалела, что не похожа на тебя Энн!

Джонас догнал меня по дороге домой, шутил и смеялся, как обычно. Но больше его смех меня не обманет! Я видела настоящего Джонаса. Интересно, а он когда-нибудь увидит настоящую Филиппу? Ее еще никто ни разу не видел — даже ты, Энн.

— Джонас, — сказала я, — быть проповедником — твое призвание. Ты не смог бы стать никем другим.

— Нет, не смог бы, — ответил он. — Я пытался… и долго… я вовсе не хотел быть пастором. Но потом понял, что мне предназначена эта миссия, и с Божьей помощью я ее выполню.

Он говорил тихим благоговейным голосом, и я подумала, что из него получится замечательный богослужитель, и позавидовала женщине, которая сумеет разделить его судьбу. Но это будет не легкомысленный мотылек, порхающий по воле своей фантазии. Его жена всегда должна знать, какую надеть шляпку. Возможно, у нее будет только одна шляпка — ведь у пасторов не так много денег. Но это неважно, одна у нее шляпка или даже ни одной, — зато у нее есть Джонас.

Энн Ширли, не смей говорить, намекать или даже думать, что я влюбилась в мистера Блейка. Да разве я способна влюбиться в долговязого, бедного и некрасивого студента богословия, которого к тому же зовут Джонас? Как сказал бы дядя Марк: «Это невозможно — более того, этого просто не может быть».

Доброй ночи.

Фил.

P. S. Это невозможно, но боюсь, что это правда. Мне и страшно, и горько, и радостно. Но он меня никогда не полюбит — я знаю. Как ты думаешь, Энн, если я очень постараюсь, может, из меня получится сносная жена пастора?»