Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло

— Кажется, дядя приехал. — Она засуетилась, сбросила старый халат Цагандай, который был ей великоват, и надела свой меховой дэл. Палам спешился у коновязи, кто-то, поздоровавшись с ним, привязал его коня и показал юрту Тэгшэ.

Когда Палам вошел, в юрте наступила тишина.

— Ты что же, дочка, приехала сюда, — или тебе негде было жить, или пиалы не было, чтобы напиться? — начал Палам. — На что же это похоже? Убежала темной ночью и ничего не сказала родителям? Сейчас же собирайся и поедем домой! И кому ты доверилась? Собаку и то нельзя взять, не сказав хозяевам, как же он посмел украсть человека! Вставай, поедем!

Тогда поднялся старик, сидевший в юрте, и сказал:

— Стой, доченька. Подожди немного. Тебя зовут уехать. А есть ли этому причина? Где бы ты ни была, ты в Монголии. Здесь все понимают родной язык, и мы сумеем договориться. Насильно тебя никто не увозил, верно? Ну, а то, что ночью, так ведь это не запрещено. Ты, дочка, пожалуйста, останься. — Старик вынул из-за пазухи хадак, одна из женщин налила в серебряную чашу молока, и старик, держа все это на вытянутых руках, подошел к Паламу.

— Дети сошлись по своему желанию. У нас появилась хорошая, добрая невестка. И мы, родственники, взрослые и дети, успокоились. Мы не воры и не разбойники, пусть дочка останется.

— Нет, я не возьму это. Я приехал не затем, чтобы принимать подарки, а чтобы увезти племянницу. — Палам взял Ундрам за руку и повел ее за собой. Но как только они перешагнули порог юрты, их окружили стоявшие во дворе люди, среди которых находился и Дэндэв, которого со дня приезда Ундрам не видела. Обхватив Палама за плечи, он сказал:

— Привет, Палам! Утихомирь свой гнев, да зайдем-ка к нам. Говорят, у вещи есть сущность, у лука есть гичир.

Палам пошел за ним, а Ундрам вернулась в юрту и села, задумавшись. «Если последовать за дядей и вернуться домой, не оберешься насмешек, и прежде всего от Гура, — мол, сначала похитили, а теперь прогнали. Да и дети снова запаршивят и в доме опять будет беспорядок. А что же Тэгшэ сидит и молчит? Не говорит ни «уезжай», ни «останься».

— Тэгшэ, мне уезжать?

— А как же мы? — спросил он, закуривая. Велев детям выйти, он подошел к Ундрам и сел рядом. — Не уезжай, подумай обо мне. Пока я не нашел тебя, я же был беспомощным человеком. Да и тебе у нас неплохо. Если ты уедешь, я снова приеду за тобой. Мы живем с тобой в полном согласии. Разве не так? Если ты уедешь, я не переживу. Дети тебя слушают, и Цагандай вроде привыкла, — сказал он и, обняв ее, поцеловал.

Вошли Палам с Дэндэвом. Палам попросил Ундрам выйти и, когда та вышла, обратился к Тэгшэ:

— Вот что, Тэгшэ! О тебе я знаю только понаслышке. И вот думаю, какой ты можешь быть муж для молоденькой девушки. Ведь она же почти ровесница твоей дочери. Ты только испортишь жизнь и ей, и себе. Ничего хорошего вас не ждет впереди.

Тэгшэ молчал. Потом обратился к Паламу:

— Все это так. Но что же мне делать? Ты, Палам, поговори с самой Ундрам. Если она захочет уехать, я смирюсь. Если же пожелает остаться, не неволь ее. Дэндэв, позови Ундрам!

Вошла Ундрам и стала разводить огонь в печи.

— Дядя, что вы пристали к этим людям, — сказала она. — Зачем вы приехали за мной? Я же не ребенок. Я непременно повидаюсь с родителями и вас навещу. Я приехала сюда по своему желанию и домой не вернусь. Вы меня знаете. Нехорошо, конечно, что я уехала тайком от родителей. Но если бы я им сказала, они бы меня не пустили.

— Ну, если так, тогда другой разговор. В таком случае я поехал, — сказал Палам.

— Что вы? Уже поздно, а путь далек, — в один голос воскликнули Тэгшэ и Дэндэв. — Переночуете у нас, отдохнете, а завтра поедете.

Дэндэв ушел. В юрте снова собрались родственники. Палам увидел всех детей Тэгшэ и снова расстроился. «Наша Ундрам почти ровесница старшей дочери». Он вспомнил, как у Дэндэва один мужчина сказал ему: «Ты правильно делаешь, что забираешь свою девочку отсюда. Она целыми днями только и знает, что обмывать да обстирывать ребятишек».

Дэндэв смекнул, что Палам не прочь выпить. Подумав, что до утра он успеет проспаться, решил угостить его вином. А Палам, в трезвом состоянии разумный и рассудительный, завидев вино, сразу согласился остаться.

Утром Ундрам отдала дяде уздечку, которую прихватила из дома, и написала родителям письмо.

«Ваша непутевая дочка уехала из дома тайком, но сделала она это не по принуждению, а по своей доброй воле. Я сожалею, что в свое время не рассказала об этом маме. Обо мне не беспокойтесь. На Цаган-сар приеду к вам в гости. Очень соскучилась по вас. Но ведь вы сами говорили: дитя, упавшее само, не плачет. Сейчас я работаю в объединении. Меня окружают хорошие люди.

С уважением Ундрам».

Она положила в письмо свой платочек и вместе с уздечкой отдала Паламу. Провожая Палама, Ундрам заплакала.

— Дорожи своим именем, береги себя, — сказал Палам, поцеловал ее и, вскочив на коня, пустил его неспешной рысью. Вскоре он скрылся из виду, и Ундрам вернулась в юрту.

— Не плачь, Ундрам! Мы все, большие и малые, постараемся не огорчать тебя, — сказал Тэгшэ и посмотрел на детей. Те сидели притихшие. Теперь, когда они были сыты и одеты, их души словно озарились светом.

Стоило Ундрам крикнуть: «Дети! Дров принесите», — и они бежали наперегонки выполнять ее просьбу.

Все преобразилось в доме Тэгшэ. Два красных сундука, стоявшие в передней части юрты, были отмыты и начищены до блеска. Дети то и дело рассматривали свое отражение в сверкавшем, словно зеркало, чайнике. Ундрам сшила каждому сапожки и приклеила к ним подошву.

— Теперь, дети, можете получить от тетушки Дулмасурэн подарки, — сказала она своим питомцам, и те, не помня себя от радости, стремглав бросились к юрте Дулмасурэн.

Весной, во время праздников, Тэгшэ и Ундрам навестили ее родителей, отвезли подарки, и старики успокоились.

В Монголии издавна существует обычай ставить новую юрту, когда в семью входит невестка. Исподволь готовится все необходимое для сооружения юрты, но это лишь заготовки, и хранятся они в разобранном виде: жердь, поддерживающая верхний круг юрты, без завязок, двери без задвижек, верхний круг юрты без веревки, кошма для дымового отверстия без