Чары Шанхая - Хуан Марсе

С некоторых пор Форкат частенько гулял по городу, навещая порт и Барселонету, иногда в обществе сеньоры Аниты, но по большей части один. Не знаю, с кем он там виделся и чем занимался, но домой он неизменно возвращался с увесистым пакетом муки или риса и бутылкой душистого оливкового масла.

В первых числах июля, почти через три месяца после появления в особняке необычного жильца, сеньора Анита бросила пить и курить. Сначала она была раздражительна, спорила с Сусаной по пустякам и даже, как я заметил, избегала немного косящих, но проницательных и спокойных глаз Форката; однако чуть позже характер ее улучшился, она ласково разговаривала с дочерью, стала внимательной и предупредительной с Форкатом и даже шутила и смеялась с братьями Чакон, чьи проделки на рынке, где они добывали пропитание, очень ее забавляли. Мы быстро сообразили, что все эти благотворные перемены произошли под влиянием Форката; некоторое время назад она пристрастилась к дешевому белому вину, которое продавалось в розлив, — такой гнусной отраве, что Форкат даже не стал добавлять его в блюда, которые время от времени готовил для Сусаны; но в один прекрасный день графин, неизменно украшавший стол в гостиной, — тот самый, который мы с братьями Чакон по просьбе сеньоры Аниты то и дело наполняли в таверне на улице Кардонер, — исчез, и больше мы его не видели. Форкат помогал ей и по дому: менял простыни Сусаны, выгребал золу из плиты, мыл посуду, белил стену в саду, заставлял сеньору Аниту поливать растения и ухаживать за ними как следует, а также научил ее готовить простые и дешевые блюда. Она выглядела более жизнерадостной и в то же время более уравновешенной, стала похожа на настоящую даму, начала по-другому одеваться, и даже походка у нее изменилась. Однако злые языки продолжали перемывать ей кости; соседям было наплевать, пьяная она или трезвая, и вскоре весь квартал повторял едкое замечание, принадлежавшее, как говорили, доктору Бархау и пришедшееся по душе капитану Блаю, — вероятно, потому, что бесило донью Кончу: «Как была шлюхой, так и осталась, хоть и пить бросила».

Как-то после обеда я пришел к Сусане немного раньше обычного. Она спала, а сеньора Анита бродила по дому в халате. Войдя на террасу, она посмотрела в окно и убедилась, что Финито и Хуан еще не заняли свое обычное место напротив ограды.

— Даниэль, малыш, сделаешь доброе дело? — Она нервничала, и я решил, что по секрету от Форката, который еще не выходил из своей комнаты, она отправит меня в таверну. — У меня кончился аспирин… Аптека сейчас закрыта. Попроси в таверне таблеточку, вдруг у них есть… а заодно принесешь мне немножко коньяку… Ладно, ладно, только аспирин.

Когда я вернулся, Форкат уже сидел на террасе, а сеньора Анита успела одеться на работу. Выглядела она по-прежнему несколько вызывающе: фиолетовые туфли на высоком каблуке, тонкие черные чулки, светлая плиссированная юбка из тех, что она любила, белая блузка с глубоким вырезом и широкий клеенчатый пояс бирюзового цвета. Короткие светлые кудряшки ее молодили, придавая облику озорную выразительность; к щеке у самого рта прилипла пушинка сигаретного пепла, — я подумал, что она украдкой курила и Форкат будет ее ругать, но тот не сказал ни слова. Она чмокнула Сусану в лоб, взяла сумку и, перед тем как уйти, положила в рот две таблетки аспирина, запив их стаканом газировки.

— С тех пор как я бросила пить, у меня частенько болит голова, — сказала она. — Коленка прошла, зато голова раскалывается. Что за жизнь! Может, это от газировки?

Сидевший в ногах у проснувшейся Сусаны Форкат с улыбкой наблюдал, как Анита допивает воду. Он сидел нога на ногу, кисти его длинных покрытых пятнами рук свисали с колена, словно у каторжника, закованного в кандалы. Тем не менее они не походили на усталые руки смирившегося со своей участью неудачника: казалось, в них дремала какая-то неведомая сила.

— Ничего у тебя не болит, — сказал он строго. — Просто тебе кажется. Вот и все.

Сусана засмеялась и закашлялась, а сеньора Анита поставила стакан и сумку на стол и пробормотала:

— Мошенник.

В следующий миг она сбросила туфли, подтолкнула Сусану, чтобы та передвинулась чуть дальше, и улеглась на кровать головой к Форкату, уперев ноги в изголовье, а затылком прижавшись к его коленям, после чего обеими руками взяла его правую руку и положила себе на лоб, затем слегка отстранила ее и снова прижала ко лбу — и проделала так несколько раз, словно прикладывая горячий компресс, после чего закрыла глаза и вздохнула с облегчением. Мы с Сусаной переглянулись.

— По-моему, ты выбрала неудачное время, Анита, — заметил Форкат.

— Если мне не станет лучше, я не смогу работать, — ответила она. — Ты даже не представляешь, как мне плохо.

— Ничего у тебя не болит.

Он приподнял руку и держал ее теперь в нескольких сантиметрах ото лба. Сеньора Анита опять попыталась ее опустить, но Форкат не давал этого сделать. Множество раз возвращаясь мысленно к этому эпизоду, я приходил к одному и тому же выводу: целительный эффект процедуры состоял не просто в непосредственной близости его рук, но прежде всего в тепле, которое они излучали, в особенных волнах, исходивших от покрытой пятнами кожи и облегчавших боль. Прошло минут десять, сеньора Анита казалась спящей. Я открыл папку и достал карандаши, делая вид, что занят рисунком, на самом же деле зорко наблюдая за происходящим. Прежде всего меня интересовал крошечный зазор между ладонью Форката и лбом сеньоры Аниты, я ждал, не появится ли там какое-нибудь свечение, искра или нечто похожее, потому что именно там, в этом зазоре, рождалось что-то необъяснимое. Сусана не хотела смотреть на неподвижно лежавшую мать и притворялась, что ей все равно, но в глубине души не одобряла происходящего.

И представьте себе, сеньора Анита встала как новенькая, что саму ее нисколько не удивило; несомненно, Форкат помогал ей уже не в первый раз.

— Вот видишь, — сказала она, — теперь я чувствую себя намного лучше.

Она тряхнула кудрями, надела туфли и потрепала Форката по волосам. Затем еще раз поцеловала Сусану, вздохнула, повесила на плечо сумку и, уже на полпути к двери, вдруг тихо заплакала, улыбаясь сквозь слезы. Тогда я не понимал, что творится в ее душе, но сейчас знаю: должно быть, она испытала то особенное состояние полноты жизни, которое ей довелось пережить лишь несколько раз.

— Мама, почему ты плачешь? — жалобно спросила Сусана, привстав на коленях в кровати. — Пожалуйста, не надо! Ну пожалуйста!

Сеньора Анита сразу же успокоилась, торопливо простилась и вышла, однако, не дойдя до двери, вернулась, взяла Форката за руку и потянула за собой. Они быстро пересекли гостиную, затем прошли по коридору к входной двери, где — мне всегда хотелось так думать — она на прощанье его поцеловала. Я не был свидетелем этой сцены, однако она запечатлелась в памяти так отчетливо, что со временем я забыл, что ничего этого на самом деле не видел, — как встретились их губы, как они крепко обнялись в полумраке прихожей.