Доизвинялся - Джей Рейнер

Шоколад играл важную роль в моей жизни. Он утешал меня и успокаивал. Он помогал сосредоточиваться и тучнеть. Он меня баловал. А однажды под вечер, много лет назад, едва не помог мне убить брата.

Было очередное скучное воскресенье, через несколько месяцев после истории с доставучим «ий-аа», и наши родители были столь неосторожны, что оставили нас на несколько часов вдвоем. Им казалось, что теперь мы друзья. Они считали, что в глубине души мы одобряем существование друг друга. Но с чего бы? Не забывайте: Люку было девять лет, мне одиннадцать. И все же первые полчаса нам удавалось подобие мирного сосуществования, мы были как два заклятых врага, которым уже нет дела даже до бряцания саблями. Он развалился на диване перед телевизором, я сосредоточился на высокой каминной полке в другом конце гостиной и стоявшей на ней «Леди Щедрость».

«Леди Щедрость» была сундучком. До сих пор им является. Скобы у него блестят, словно полированные, как и полагается ларчику, изготовленному где-то около 1796 года. Длиной он около фута и изготовлен из почерневшего, навощенного дуба. В середине плотно прилегающей, снабженной петлями крышки – овальная серебряная накладка. Четким курсивом на ней выгравирована надпись: «Уильям Уэлтон-Смит», а ниже – «Леди Щедрость». По словам мамы, так назывался огромный купеческий корабль, принадлежавший когда-то ее предку Уильяму. Корабль потерпел крушение в 1794 году у побережья Южной Каролины, к северу от острова Салливана. Если верить учебникам истории, Уильям Уэлтон-Смит считал «Леди Щедрость» основой своего немалого состояния и тяжело переживал ее утрату. В память о роли корабля в своей карьере он спас обломок дубовой обшивки, чтобы изготовить этот сундучок. Сундучок передавался по наследству в семье, пока не попал к дяде матери, старшему брату ее отца, а тот в свою очередь завещал его племяннице.

Помню, сначала она использовала его как шкатулку для драгоценностей, хотя ценным вещам в нем было не место. На крышке спереди имелся замок, но ключ от него потерялся. Изнутри сундучок был выложен маленькими, сшитыми вручную мешочками с ватой, поверх которых был натянут пурпурный атлас, крепившийся к дереву скобками. Большая часть маминой скромной коллекции украшений (несколько серебряных браслетов из тонких звеньев, изящная золотая цепочка с подвеской в виде янтарной слезы) свободно лежали на атласной подложке. Остальные (кольца, броши, жемчужные бусы) были заключены в отдельные коробочки, которые также укладывались в «Леди Щедрость». Запах этого открытого ларчика, затхлость пыльного серванта с налетом цветочности густой ваксы связан в моей памяти с чарами вечера, так как открывали сундучок только тогда, когда родители готовились выйти в свет. Теперь я знаю, что частью своего аромата он обязан духам, которыми мама душилась перед тем, как выбрать украшения, и который льнул к бусам, когда она их снимала, но для меня это было единое целое.

Однажды на Рождество отец подарил маме новую шкатулку для драгоценностей из кожи цвета бургундского вина, в которой были специальные отделения для браслетов и обтянутые мягкой тканью выступы для колец. У нее даже был замочек спереди, ключ от которого мама повесила на связку с остальными. «Леди Щедрость» теперь освободилась для других целей. Прокладки и атлас вынули, а внутренность выложили оставшейся с Рождества папиросной бумагой для упаковки подарков.

А потом заполнили шоколадом. С этого все и началось. Временами в сундучок попадало что-нибудь качественное: несколько маслянистых квадратиков в жиронепроницаемой золотой обертке (обжаренный в сахаре и залитый шоколадом толченый итальянский миндаль) или целлофановый пакетик с потерявшими форму трюфелями, щедро посыпанными горьким какао-порошком цвета ржавчины. И то, и другое – подарки папиных клиентов, которые считали его проекты альпийских шале европейской экзотикой (как «европейский завтрак», например). Но по большей части в сундучке хранилось то, что впоследствии я пренебрежительно буду называть Штатским Бытовым Шоколадом. Тут были плитки «Молочного Кэдбери» с минимальным содержанием какао, которое не позволяло им плавиться при комнатной температуре. Тут были перегруженные глюкозой батончики «Марс», пакетики «Молтизерс»,[18]конфеты из жестянки «Куолити стрит»[19]россыпью, чьи кричащие фантики напоминали о Рождестве больше, чем прокладочная бумага.