Все хорошо! - Татьяна Белкина

Маман в комнате не было. Не было и на кухне, только кастрюлька с консоме и паровыми котлетками. В туалете, ванной, в его комнате — нигде. В дверь постучали. Сосед, ветеран с трясущейся головой, сказал, что Маман увезли в дежурную больницу. Что-то с давлением. Сашка дрожащей рукой схватился за телефон, набирая все номера сразу. Ветеран забрал трубку, позвонил в 09, потом в справочную «скорой помощи» и сказал Сашке ехать в Мариинскую больницу.

По выделенной для общественного транспорта полосе не ехал ни один троллейбус, не спешили маршрутки, не двигались такси. По полосе торжественно шествовала пара грязно-серых лошадей. За ней со страшным грохотом тащилась карета. Карета была черного цвета и напоминала катафалк. Александр Иванович вытащил из кармана новенькую купюру, сунул извозчику и заорал:

— Гони в Мариинскую больницу на Литейный!

Извозчик внимательно изучил купюру, посмотрел сквозь нее на раскачивающийся фонарь и кивнул.

Черная карета неслась по Семеновскому мосту, расталкивая автомобили и пугая прохожих, по Гороховой до Загородного, потом по Владимирскому мимо собора и, сопровождаемая колокольным звоном вместо сирены, перелетела через Невский, затормозив у чугунных ворот.

— Где… Где здесь приемный покой?

— Мы после двух часов дня трупы не выдаем. — Охранник смотрел увлекательную передачу «6 кадров». Отвлекаться не хотелось. Но долг прежде всего. В нижнем правом квадрате поделенного на секторы экрана он заметил, как гражданин тихо сползает со стойки на пол. — Нажрутся как свиньи и шастают. — Грузное тело охранника нехотя развернулось, рука ухватила страдальца за шиворот. — Вроде не пьяный. Вы, гражданин, больной, что ли? А на катафалке зачем приехали? На карете? Ну так вам не сюда. У нас тут простая больница, а вам в психическую.

Тело охранника даже на долю секунды оторвалось от стула, приподняло и слегка потрясло тщедушного Добрякова. Падать он перестал, а как только хватка ослабла, рванул на территорию, в седьмой корпус, как велела справочная. Запутанная территория разросшегося за три столетия творения Джакомо Кваренги кружила и путала Добрякова. Ветер жалобно высвистывал на старой флейте городских труб «Танец теней» Кристофа Виллибальда Глюка. Он вдруг вспомнил, как играл этот танец из оперы «Орфей и Эвридика», больше известный под банальным названием «Мелодия», на Всесоюзном конкурсе юных исполнителей. Мать и отец сидели во втором ряду Отец все время шевелил желваками и пальцами левой руки, а Маман сидела неподвижно с каменным лицом, по которому беспрерывно катились слезы. Их было отлично видно со сцены, потому что глаза у нее были накрашены, и от слез оставались черные полоски. Ему хотелось побыстрее закончить и вытереть полоски. В конце концов он сбился с ритма и чуть не провалил выступление. До сих пор у Маман хранится малая серебряная медаль с того конкурса. Да! Он возьмет в руки отцовскую скрипку, сыграет Маман эту «Мелодию», и все пройдет! Все забудется! Все станет как прежде! Александр Иванович бесстрашно подошел к медсестре и спросил, где ему найти пациентку Добрякову.

— Читать умеете? Вон списки на стойке выложены.

Списки уже были в чьих-то жадных руках. Наконец потрепанные листы оказались у него, и там, между Доброхотовым и Добчинским, была обнаружена Добрякова А. Д., номер палаты перечеркнут. Улучив момент между телефонными разговорами, Александр Иванович подобострастно попросил строгую медсестру объяснить ему, в какой-же палате искать упомянутую пациентку. Девушка нехотя взглянула в список, потом на него, потом взялась за трубку, но передумала и, приказав ожидать, удалилась.

В приемном покое было много людей. Видимо, у Сашки уже отъехала крыша, потому что среди этого водоворота он, как ему показалось, заметил и Марию Николаевну, и Вадьку Четвертакова, и даже Джинсовую леди…

Александр Иванович прикрыл глаза. В голове была странная тишина, как перед концертом, когда оркестр ждет первого взмаха дирижерской палочки.

— Господин Добряков? Александрина Давыдовна ваша родственница?

«Маман», — чуть не ляпнул Сашка, но в последний момент смог спрятать «н», получилось на французский манер:

— Мамá.

— Вы присядьте. — Доктор был молодой, очень молодой. В смешном колпаке. Похож на помощника повара из сериала… — Мне очень жаль, но у вашей матери был обширный инсульт. В таких случаях медицина пока бессильна.

— Что значит «бессильна»? У меня есть деньги! Вот! — Александр Иванович суетливо стал вытаскивать помявшиеся и утратившие былой лоск купюры из кармана. — Я заплачу. Вы только…

— Успокойтесь, уберите деньги. Александрина Давыдовна умерла час назад.

Сашка продолжал рыться в карманах. Доктор поправил колпак и протянул ему какой-то предмет.

— Вот, возьмите. Она почти не могла говорить, когда ее привезли к нам, но была в сознании. Я обещал, что передам вам скрипку. Там письмо. Она хотела, чтобы вы его непременно прочитали. У меня мало времени. Но я обещал. — В голосе доктора появилось какое-то детское упрямство. — По правилам, я должен был сдать все на хранение, но раз обещал…

Только тут Сашка заметил потрепанный коричневый футляр в руках доктора. Он взял его, открыл и вытащил сложенный вдвое лист бумаги. Доктор стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу.

— Спасибо, доктор, я прочту.

— Нет, я обещал, что вы прочитаете при мне.

Александр Иванович развернул хрустящую фирменную бумагу, достал из кармана очки и прочел: «Оценочный сертификат аукционного дома Сотбис (Sotheby’s)».

Александр Иванович удивленно поднял глаза. Доктор стоял, как скала.

Он продолжил чтение:

«Настоящим подтверждаю, что, по оценке специалистов (далее шел длинный ряд незнакомых иностранных фамилий), настоящий струнный смычковый инструмент высокого регистра — скрипка семейства II Cannone Guarnerius — был изготовлен примерно в 1740–1750 годах в мастерской Гварнери в Кремоне, о чем свидетельствуют проведенные тесты (далее список на латыни). В связи с тем, что определить авторство со стопроцентной уверенностью не удалось, оценка стоимости, данная нашими экспертами, — 1200 000 евро — является приблизительной. Предположительно, в ходе аукциона цена поднимется.

Здесь же подтверждаем, что владельцем скрипки с 1958 года является Джон Добрякофф — первая скрипка Бостонского филармонического оркестра».

Сашка положил листок в карман, взял футляр, пожал руку доктору и вышел. Ветер продолжал насвистывать Глюка в кронах корявых лип. Александр Иванович дошел до скамейки в маленьком больничном сквере. Открыл футляр. Взял скрипку. Попробовал струны пальцем, достал смычок и прислушался. Глюк отыграл. Теперь звучало что-то из Вагнера.

Александр Иванович достал из кармана деньги и стал их аккуратно засовывать в тело скрипки. Последние купюры оставил наполовину снаружи. Поискал в карманах пальто спички или зажигалку. Потом поискал в карманах пиджака. Вывернул карманы брюк. Безрезультатно. Александр Иванович Добряков никогда не курил.