Принц Вест-Эндский - Алан Ислер

А вот еще пример. Отрывок из главы «Дуэль, V, 2»:

«…Для современников Шекспира дуэль была ударным местом пьесы, самостоятельным спектаклем, схваткой почти равных, чьими приемами и тактикой ели-заветинцы наслаждались так же, как нынешние американцы — тонкостями футбольного матча за Розовую чашу. Можно не сомневаться, что „Слуг лорд-гофмейстера“ тренировали учителя фехтования и что схватка Гамлета с Лаэртом была своего рода балетом, так сказать, па-де-де, когда зрители переставали топтаться в партере и благоговейно затихали… Но что у нас в „Эмме Лазарус“? В молодости я научился владеть шпагой, хотя и без особого блеска (милый Ронни однажды заметил, улыбаясь глазами, что я держу мою шпагу, как дубинку). И что наш Лаэрт?[1]И не забудем прошлогоднее фиаско, когда Ромео умер, не успев заколоть Тибальда…»

С дуэлью по-прежнему неясность. И не думаю, что вариант, рассматривавшийся Синсхаймером, практичен. «Полупрозрачный экран, освещенный сзади. Видны только силуэты дуэлянтов. Для спектакля приглашаются профессиональные танцовщики или члены фехтовального клуба». Сроки подпирают, и решение должно быть найдено быстро.

Как видите, «Заметки о Гамлете» — рог изобилия. Каким смешным невежеством, какой самонадеянностью с моей стороны было намерение занять место Синсхаймера! Без «Заметок» я бы пропал.

Листок, попавший в рукопись, очевидно, по ошибке, не только напоминает нам о простой человечности этого замечательного режиссера, но и выглядит остроироническим комментарием.

Купить:

Журнал «Тайм»

Таблетки «Сонодол»

Ватрушку или вишневое пирожное.

О, эти ватрушки (и вишневые пирожные)! Они и отняли у нас сластену Синсхаймера, не дали доиграть ему второй Тайм, отправили в Дол, где Сон вечен.

«Эмма Лазарус» во власти покерной лихорадки, эпидемии, угрожающей спектаклю. Я верно почувствовал, что от Герхарда Кунстлера надо ждать неприятностей. Обычно у нового жителя хватает такта и даже благоразумия держаться в тени — хотя бы пока он не ознакомится с местными порядками. Не то — Кунстлер, который разговаривает с каждым как старинный приятель и всякий раз собирает публику в кружок, становясь его центром. Сердца всех дам трепещут, сами они розовеют, влажнеют, туманятся в его присутствии. Джентльмены не лучше — от него исходит эманация некоей космополитической удали и мужского обаяния, которое, видимо, действует и на них. За его столом в столовой раздается самый громкий смех. Все это было бы не важно, если бы не представляло опасности для «Гамлета». Видит бог, я не намерен состязаться в популярности с такими, как Герхард Кунстлер! Но игра, организованная им в первую же ночь, превратилась в развлечение еженощное — за исключением, понятно, ночей с пятницы на субботу. И сами игры умножались в числе, пока вовлечены не оказались почти все, способные держать в руке карты. В комнате для игр все столы заняты. По слухам, ставки крупные.

Но что мне до этого? — спросите вы. Или я новый Катон? Ответ простой: актеры, всю ночь щупавшие бумажник и ломавшие голову над комбинациями карт, не могут работать в полную силу на дневных репетициях. Сало Витковер, например, до сих пор не выучил свою новую роль; Лотти Грабшайдт в сцене, когда я обращаю к ней «кинжалы речи», уснула в кресле посреди моей филиппики; остальные бродят по сцене как зомби.

К моему огорчению, Гамбургер тоже меня не поддержал. «Ты слишком близко к сердцу все принимаешь», — говорит он. Но у него, конечно, свое место за Большим Столом — там, где главная игра, где правит Кунстлер. (Мне говорили, что обладатель такого места может продать его за целых сто долларов!) А когда я поделился с ним мыслью о том, что надо сходить к Коменданту, поскольку эти еженощные увеселения определенно вредят здоровью его подопечных, Гамбургер взъерепенился. «Ты что, доносчик, Корнер? Мы тут взрослые люди, и у нас демократия».

Между тем, как выяснилось, Кунстлер расспрашивает обо мне. Я возбудил его любопытство. Ну, и он возбуждает мое. Что это такое шевелится в моей памяти, но все время ускользает? Я выберу удобный момент и осторожно наведу справки. На Сельму в кадрах я могу положиться.