Дамасские ворота - Роберт Стоун

— Ладно, Эрнест Гросс из Коалиции по правам человека говорит, что об этом обязано сообщить какое-нибудь израильское издание. Чтобы спасти честь страны.

— Ах, ну да, — сказал Циммер. — Эрнест же цадик.

Лукасу показалось, что в голосе Циммера прозвучало презрение, хотя и не был уверен.

— Ты работал во Вьетнаме, да, Циммер?

— Работал. И не забывай, что я был на другой стороне. Работал под вашим напалмом и огнем вертолетов, под бомбами с Бэ — пятьдесят два.

— Почему вьетнамцы так хорошо сражались? — поинтересовался Лукас. — Почему так упорно? Думаешь, потому, что были такие идейные?

— Нет, — сказал Циммер. — Просто они были не в состоянии смеяться. Им недоставало присущего американцам чувства юмора. Ежели серьезно, то это не была профессиональная армия, их просто призвали по мобилизации. Но они всегда мыслили себя в единстве с армией. К тому же они никогда не жили в довольстве, так что им нечего было терять, в отличие от американцев. Образцовые солдаты.

— Был там после?

— Дважды. Если вернуть мертвого коммуниста в Сайгон или даже в Ханой, он умрет второй раз. Сегодняшний режим там более продажен, чем прежний.

— Откуда тебе знать? Ты что, видел тогдашний Сайгон?

— Бывал иногда. Помню, недолгое время у нас были поляки в Международной контрольной комиссии. Они могли сделать мне нужные документы. Так что я видел все злачные места. А еще тоннели под Ку-Чи[146]. Это что-то потрясающее. Ты, наверно, уже не застал?

— Да, чуть-чуть не застал.

— Забавно, — сказал Януш Циммер, — мы видели мир с противоположных сторон. Мне никогда не удавалось попасть на Запад без больших сложностей, тогда как везде, где господствовал так называемый социализм, я был желанным гостем.

— Скучаешь по нему?

— Я объехал всю Африку корреспондентом Польского агентства новостей, — сказал Циммер. — Не было ни одного варианта африканского социализма, которому бы я не был свидетелем.

— Это не ответ.

— Знаешь что, кончай! — раздраженно сказал Циммер. — Это была такая жуть — не описать. Вожди, монархи-каннибалы, головорезы в темных очках, воображавшие себя кагэбэшниками. Естественно, я писал об этом с энтузиазмом и одобрением. На твоей стороне, о ком писал ты, тоже были отнюдь не ангелы. Взять хоть Мобуту[147].

— Вот интересно, что думала на сей счет Сония Барнс? — сказал Лукас.

— В самых худших местах ее бы сразу убили. Нет, не сразу. Сперва бы изнасиловали и пытали. Но ей хватило ума поехать на Кубу. А Куба — это другое дело.

— Разве?

— Конечно. Самый заматерелый антикоммунист питает слабость к Кубе. Даже я.

— Но, Януш, ты не был антикоммунистом. Или был?

— Не сразу. Я был членом партии.

— А потом?

Циммер ничего не ответил.

— Я всегда был католиком, — сказал Лукас. — Веровал. Во все веровал.

— Это же хорошо, нет?

— Не знаю, — ответил Лукас. — Ты думаешь, это хорошо? Веровать?

— Зависит от того, во что веруешь, не считаешь?

— Какой ты зануда, Циммер. Я пытаюсь говорить философски. А ты все со своим здравым смыслом.

— Знаешь, — сказал Циммер, — я родился в Польше, где верования насаждались танками и виселицами, газом и дубинками. Так что я разборчив в вопросе веры.

— Разумно.

— Ладно, давай так, — сказал Циммер, вставая. — Ты держи меня в курсе насчет синдрома, а я буду держать тебя в курсе насчет сектора.