Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942 - Иван Сергеевич Шмелев

и не видел, голоса не знаю, глаз не знаю ясно… но _л_ю_б_л_ю, инстинктом, глазами сердца, трепетом во мне, волненьем, _т_я_г_о_й_ к Вам, безумием своим, страстями, _т_е_м_н_ы_м, всем нежным, что во мне, всем светлым, что еще осталось светлого, всем бурным, что еще не нашло покоя, всем огнем, еще сжигающим… — вот не думал! — не видя, во сне люблю… — проснусь вдруг, и… обнимаю воздух, зову, какими именами называю — таких и нет. Днем, у себя, вдруг остановлюсь и начинаю с Вами говорить, беру портрет, трусь об него глазами… целовать смущаюсь… редко только, и бе-шено… — так мать, в безумстве от любви к ребенку, схватит вдруг, в порыве, — и за-душит в поцелуях. Спрашиваю себя, _ч_т_о_ _э_т_о..? больное? Нет: знаю, что нет, знаю, что это предел любви, граница страсти, качанье души-тела крик, беззвучный, бессловесный, — _з_о_в..? Простите. Так все дни. Молюсь на Вас — и обнимаю. Стыжусь, страшусь… дерзаю! О, ми-лая, простите, но ничего не смею скрывать от Вас. Знаете, я _т_а_к_ привык к Вам! Самовнушение? Ну, будто мы — _с_в_о_и, Вы — это уже я, почти будто мы с Вами давно-давно, все в друг-друге знаем, до родинки до — _м_ы_с_л_е_й. Что же отсюда..? Хочу все сказать Вам, чтобы Вы _в_с_е_ знали, какой я к Вам. Ну, вдруг Вас нет, что же я-то буду? Да, спрашиваю себя… Ни-что. Знаю, что это: и меня не будет. Иначе невозможно, я это знаю. Ну, пополам меня рассекли… — что же может быть! Но зачем я это говорю?! Не знаю. Вот сейчас, спать хочу лечь, но хочу дождаться — одиннадцати, услышать Ваше сердце… Вот, смотрю на Вас, в портрете, и «у дерева»… солнечную царевну, лесную нимфу, млеющую в солнце, такую отдающуюся сердцем, — чувствую, как Вы те-плы… чисты, нежны-нежны… и говорю обеим: «де-вочка моя, как я люблю… как светло, безоглядно, страстно, бо-льно люблю, безумно, взрывно, тихо-тихо…» Оля моя, моя Олёль, моя… не знаю… приснись мне, руку мою возьми, не говори ни слова, только погляди… я тебя недостоин, я это знаю, живу самообманом. — Да, вот ровно одиннадцать, так я говорю, смотрю… вот положил, портрет и «нимфу» и тут, около машинки, играет радио, Берлин… аккордеон, мне чуть весело, я задыхаюсь от чувства… целую… ми-лая нимфа, Олёль, моя леснушка… искорка во тьме. Боже мой, у Вас дрожат ресницы… не портрет — лицо живое… бьется там ток крови… почти я вижу, розовое вижу, бровки… ну, живые… зову глазами, вздохом. А _о_н_а, «у дерева»… — в улыбке, в блеске… прозрачная! вижу чуть к коленям, целую кружевца, блики солнца — ско-лько их, вот очарованье света! вижу краски, фиолет теней, лиловость локтя, локотка… целую траву, воздух, вижу… о, девочка моя, о, святость моя небесная, лазурная, бабочка моя, — зачем же это все… так! бы-ло..! бу-дет..? Не верю. Господи, сделай так, как Воля Твоя только не так больно… сердцу чтобы не так… а сразу… сил у сердца нет… Я _п_л_а_ч_у. Вот так сижу, пишу Вам. Вы тут… — и я не могу расстаться. Как обмирает сердце! Так вот, зальется… вспорхнет… — оно вполне здоровое, мой друг доктор говорит — «с этим мо-жете жить… ни… чего нет!» Легко мне, ну вот, выстукивает словно, — будет хорошо, будто… Как и о России оно мне… Вы помните, как я переживал ту, «финскую войну»… другое совсем было, а теперь — ну, так спокойно, будет _С_в_е_т_л_о_ _Е_й. Радио вдруг остановилось… нет, опять.

11 ч. 17 мин. Не хочу спать… Вы у меня в гостях, вот Вы… — Олёль! откуда ты, чудесная моя? Господь тебя мне показал, открыл из моей тьмы… Вымолил я тебя! Я помню этот страшный миг тоски… тот июнь вначале, 39 г., сижу на кровати, без мысли, раздавленный… — «О-ля!.. не могу я больше..! нет сил… так я одинок… оставлен… умереть бы… О-ля..!» — как я плакал, как звал… — это был возврат, страшный прилив тоски, горя, так остро сознанного. Долго я сидел, охватив голову руками, пригнувшись… Не помню больше. Кажется, было утро… не помню. И вот, через 4–5 дней… — Ваш отклик. Я это принял, как _о_т_в_е_т. Кажется, я в ответном писал Вам тогда же. И вот — во что же вы-ли-лось..?! В… счастье..? которого не вынесешь? в го-ре..? Что-нибудь одно. _С_р_е_д_н_е_г_о_ быть не может. _Т_а_к_ (среднего) — не может быть от Бога. От _З_л_а..? Нет, Злу не могло быть доступа. Тут — _С_в_е_т. То, что в моей душе, и — _з_н_а_ю! — в Вашей, такой чистой, светлой, Господом созданной из Света, так Им одаренной… в этой золотинке, пролившейся из небесной кошницы, из Божьего сосуда — нет, это не _з_л_о_е… это благодатное… — но… _к_а_к_ _ж_е?! будет?! Господи, помоги понять, принять достойно, чисто, чтобы не пронзило сердца! Я грешный, я страстями грешен… знаю, я столько мучил ее, Олю… этой своей работой… — я проклинал эту ра-бо-ту! — и не мог не отдаваться ей весь, _в_е_с_ь… и своим, порой, безумством… Неужели это мне — «Аз воздам»?! Ну, а Вы-то? Вы-то уж ни в чем… Ну, а как же я посмел мою Дари… бросить в искушения, в позор, в страдания на край погибели..? Я же _н_е_ выдумывал, _п_и_с_а_л_о_с_ь — как в забытьи, порой, до… наважденья, до «откровенья»… Я Вам _в_с_е_ скажу… как меня _в_е_л_о. Не выдумываю я, клянусь данным мне от Бога моим _п_у_т_е_м! Я же метель видел, на парижской улице! Я угадывал, чего _н_е_л_ь_з_я_ угадать, — три раза _т_а_к_ угадывал..! до ужаса! Оля знала это… и верила, что _т_а_к_ _д_а_н_о. А из какого зернышка все зародилось! — для чего же _в_с_е? для чего Оля _у_ш_л_а? почему? Последнюю главу, 33-ю, я написал за… две недели, кажется, до ее _к_о_н_ц_а. Она просила последние недели: «милый, пиши… я хочу знать, что _д_а_л_ь_ш_е_ будет». — Не что, а «как»: я ей рассказывал свои «виденья», она знала — дальше что… в общем, смутно, как у меня в воображении. Мне ведь и сейчас все смутно, я чутьем лишь каким-то _и_щ_у… в себе? — Как всегда. Я ничего _н_е_ знаю, когда начинаю вещь… только «зернышко» неощутимое, смутность, только. Я Вам все о себе скажу, тебе, моя бесценная, мамочка моя в трудах… водитель мой… новый, мне сужденный, что ли… не знаю… я все скажу… всю душу выну перед тобой, моя святая, мама… Оля, Олёль моя..! О, сколько в сердце, как я тобой напитан, полон, весь — Ты, моя святыня, моя ангелика, девочка моя, какой я так хотел, девочку, _с_в_о_ю… была бы теперь… пусть