Последние рыцари - Симо Матавуль

— Да я один-одинешенек такую штуку отколол, не зазорно и вашему Жбану похвастать. Рассказать — не поверите!..

— Скажу тебе без обиняков, что… — перебил его Увалень, — что личане… конечно… Нет, личане, это тебе не островитяне! Нет, клянусь пресвятой девой!

— Молчи, скотина, зачем человеку врать? — вмешался мельник. — Правда, личане, конечно, храбрые, но тут же из густого леса, да так ловко…

Все разом заговорили. Увалень шепнул что-то скотнику, и тот покатился со смеху. Когда восстановилась тишина, Космач заплетающимся языком продолжал:

— Поверьте, братцы, кровью Христа клянусь, вот уже двадцать лет никому про то не обмолвился, но как сижу среди друзей, и опять-таки давно это было…

— Ты о чем, насчет того, что сделал без дяди? — спросил мельник. — Ну-ка, расскажи!

— Да, да, расскажи, — поддакнули все, в том числе Увалень.

— Иду как-то летом из города. Вечереет. От жары чуть живой, а тут еще пылища — не продохнуть! Кругом ни души. Иду. В двух-трех милях от города, у подножия горы, вижу, солдат муштруют, ложатся, делают перебежку, стреляют. Постоял я малость и двинулся дальше. Глядь, а в двух выстрелах от меня идет навстречу человек и гонит лошадь с поклажей. Жарища, а он еще тюрбаном голову повязал. Значит, думаю, горец! Пшеницу в город везет. Пригляделся, за ним ни души. И задумал я штуку — самому черту невдомек: пригнулся и помчался прямо к нему, подбегаю, еле дух переводя: «Куда, говорю, несчастный? Беги, пока не поздно». — «Что такое? Почему?» — испуганно спрашивает горец. «Бунт, брат! — кричу я, хватая его за руку. — Беги, пока не поздно! Солдаты убивают всех подряд. Слышишь, стреляют? Вон, уже близко. Со мной было семеро земляков, всех перебили! Едва удрал. Беги!» Я свернул с дороги и тут же прилег у межи, а мой горец пустился наутек в другую сторону. Лошадь осталась посреди дороги. Тут я быстро подбежал к ней, перерезал подпругу, сбросил кладь, вскочил и прости-прощай — дую прямиком по дороге! Слышу, орет горец, потом — ззз-иу — просвистела у самого уха пуля, но я ускакал здоров и невредим и потом продал коня на ярмарке в К.

На Космача посыпались похвалы. Увалень сказал:

— Клянусь пресвятой девой и ее младенцем, ты настоящий черт! И скажу без обиняков, что я о тебе раньше думал. Говорили: «Космач, брат Квашни, скотина и посмешище всего Зврлева!» Ну, а сейчас скажите, кто ему под стать? Будь здоров!

А староста скромно ответил:

— Милый, многих величают дураками, а они только ими представляются, вот и со Жбаном так вышло.

И опять завели беседу о Жбане. Все ему удивлялись и превозносили до небес.

* * *

Баконя снова начал развлекать дядю, читал наизусть его длинный псалом, а Брне время от времени вносил в него исправления. Продолжалось это ночей десять, и с каждым разом Квашня становился благодушней. И вот как-то в праздник, после обеда, Брне удивил всю братию. Необычно любезный, он извлек из кармана сутаны рукопись.

— Если вы уделите мне немного внимания, я прочту вам свой псалом, — сказал он, не поднимая глаз. — Вот, послушайте: «Хвалебная песнь господу, избавившему нас от великой беды, когда был ограблен монастырь».

— Как же так избавил, если монастырь ограблен, а фра Вице умер? — спросил Кузнечный Мех.

— Послушаем! — промолвил Тетка, опережая Вертихвоста. — В конце концов, разве не хуже было бы, если бы они подожгли монастырь, а нас поубивали?.. Читай, фра Брне!

Брне начал:

Когда господь желает наказать И в гневе за грехи людей карает, Готов беду иль смерть он ниспослать И шлет болезнь иль молньей настигает…

— Начало мне не нравится! — вставил Бурак.

…Всемогущий нас бог покарал. Посылая нам Жбана-грабителя, И свободу проклятому дьяволу дал, Чтоб проник в святую обитель…

— Значит, получается, что виноват, господи прости, сам всемогущий! — воскликнул Вертихвост. — Кто же кого привел в монастырь? Ни складу ни ладу!

Брне вздрогнул.

— Как можешь ты судить, не зная всего псалма?

— Нет ни складу ни ладу ни в одном из твоих псалмов! О том же твердят люди и поумнее меня, только не говорят тебе прямо в глаза. Вот и фра Думе…

— Что? Что я говорил? Когда говорил? — перебил его Тетка. — Не заводи свары!..

— Послушай-ка, Баре! — крикнул Сердар, сминая в руках полотенце, лежавшее во время обеда у него на коленях. — Я тебя уже предупреждал: станешь забываться, будешь иметь дело со мной!

Все зашумели. Кузнечный Мех и Бурак приняли сторону Вертихвоста, «который, в конце концов, имеет право сказать, что думает».

— Пусть прослушает до конца, а потом говорит! — сказал Тетка.

— Не желаю ничего слушать! — крикнул Вертихвост. — Пусть сейчас же прекратит чтение, а кому охота слушать его псалмы, пусть идет к нему в келью, здесь трапезная!.. И кстати: люди сваливают все на Жбана, но я бы не поклялся, что у него нет друзей и в Зврлеве…

— Что ты сказал? — заревел Сердар.

Фра Брне бледнел и краснел.

— Ну, это уж ты, брат, через край хватил! — заметил Тетка.

— Когда я вспоминаю этого прохвоста, который сидел за одним столом с нами, а спустя несколько дней после того, как привел сына в нашу обитель, украл у родного брата лошадь…

Баконя, скрипнув зубами, выгнулся, как лев перед прыжком, но, к счастью, Сердар это вовремя заметил и увел его в кухню.

Между фратерами начались споры и перекоры. Тетка успокаивал фратеров, мягко говорил Вертихвосту:

— Не