Жена журавля - Патрик Несс

— Но Кумико…

— Кумико прекрасна. Кумико великолепна. Таких, как она, я в жизни еще не встречала.

— Она…

— Но вы знакомы всего пару месяцев! — Собственный тон показался ей неоправданно резким. — Насколько хорошо ты на самом деле узнал ее?

Он выдержал паузу, и в нависшей тишине Аманда будто почувствовала, как ему неуютно.

— Я думаю, достаточно хорошо, — наконец сказал он.

— Ты думаешь?

И тут он не выдержал:

— Прежде всего, я думаю, что это не твое дело, Аманда. Ты слишком долго считала, что имеешь право вламываться в жизнь старика Джорджа и указывать ему, что делать. Так вот — ты ошибаешься. Мне сорок восемь, и я твой отец. Я встретил любимую женщину, собираюсь на ней жениться и не нуждаюсь ни в твоем разрешении, ни в твоем одобрении, все ясно?

Почти рефлекторно Аманда выдержала паузу, ожидая, что он извинится, как извинялся всегда, когда отчитывал ее, — пожалуй, на протяжении всей ее жизни.

Но на сей раз он не извинился.

— Мы едва знали Генри, когда ты вышла за него, и ты не слышала, чтобы мы жаловались.

— Ну, мама все же немного ворчала…

— И о вашем разводе мы узнали только после того, как он вернулся во Францию, так что не нужно мне говорить, что слишком быстро, а что нет.

— Это не одно и то же. Я была молода. Молодые люди иногда поступают так, когда ищут себя.

И тут он сказал ей самое подлое из всего, что когда-либо говорил, и еще более жестокое оттого, что оно было правдой на сто процентов:

— Со своей манерой разрушать все, к чему прикасаешься, Аманда, ты будешь искать себя до конца жизни.

За это он извинился немедленно, обвинив в своей несдержанности некую мифическую затяжную простуду, но было поздно. Ей показалось, будто ее пронзили стрелой навылет. Очень меткой стрелой. С тех пор они больше не разговаривали. Ничего особо драматичного — она была уверена, что снова заговорит с ним как-нибудь вскорости, тем более что она вовсе не собиралась мешать Джею-Пи видеться со своим заслуженно обожаемым grand-père.

Нет, сильнее всего Аманду ранило осознание того, что слова, которые она сказала Кумико на вечеринке, оказались правдой. Аманда действительно не могла насытиться даже тем, что уже заполучила. И это действительно был яд, причем совсем не сладкий.

Безумные сны ее добивали. Регулярные и настолько странные, что вся ее личность, казалось, распадается на кусочки. От снов этих она просыпалась в изнеможении. Возможно, всему виной была ее странная лихорадка, но боже мой! Она лежала навзничь, и ее мочевой пузырь довольно жестко напоминал ей, что, если б она не спала, ей стоило бы сходить в туалет — примерно такой же симптом, как у ее отца, о котором она никогда не знала. На электронных часах значилось безумное сочетание из трех цифр — 3:47. Через несколько часов на работу, ей нужно хоть немного поспать. Она вздохнула и встала, надеясь завершить все поскорее.

Но воспоминание о работе вызвало мысли о Рэйчел, и, шагая по коридору, она почти совсем проснулась. После той вечеринки Рэйчел стала еще более странной, пустившись в какой-то дрейф между абсолютным счастьем и полным безумием.

— Он слишком уж гладенький, — сказала Аманда в беседе с Мэй сегодня утром, когда они обсуждали звездящего телеактера, начавшего сниматься в реалити-шоу, действие которого происходит в джунглях. — Все равно что смотреть на смазливого мальчонку десяти лет от роду — кому это на фиг нужно?

И тут же обе вздрогнули от хохота, которым взорвалась сидевшая рядом Рэйчел. Они даже не подозревали, что она слушает.

— Это ты о Майкле Джексоне? — добавила она, наклоняясь вперед со слегка пугающей улыбкой.

— Не смешно? — ответила Мэй, немного напрягшись. — Он уже умер? И вообще он мне нравился?

— Господи Иисусе! — воскликнула Рэйчел, ошалело глядя на Мэй. — Как меня бесит, когда разговаривают вопросительными интонациями! — Она повернулась к Аманде: — Кстати, Аманда, твоя работа в Эссексе выше всяких похвал. Я уже сказала Фелисити, что это твоя заслуга.

И она засмеялась снова, отчего у Аманды в кои-то веки выпала челюсть примерно так же, как у Мэй.

Возможно, Рэйчел и правда переживала затяжной нервный срыв. Ее веселость не то что бы выглядела странно — скорее бедняжка сама напоминала неразорвавшуюся гранату. Все, что можно было делать, находясь с нею рядом, — это держать дистанцию и надеяться на лучшее.

Аманда шагнула в ванную, уселась на ледяной унитаз, содрогаясь от холода. Положила руку на батарею, пытаясь хоть немного согреться. Ванная комната, по странной прихоти архитекторов, располагалась в самом углу квартиры. Вместо того чтобы разместить здесь гостиную, и тогда из окна отрывался бы прекрасный вид, здесь устроили отхожее место, со всеми вытекающими — в прямом смысле слова — последствиями.

Свет включать она не стала, хотя надежда сберечь только самый минимум сознания таяла в темноте, в которой вагончик за вагончиком растворялся бесконечный паровоз ее мыслей и в которой с каждой секундой все больший холод пронизывал ее между ног. Чарующий лунный свет, проникавший в окошко, несомненно, добавил бы некоторую сумму к стоимости ее жилища, если бы, конечно, какой-нибудь романтик взялся оценивать его, сидя в ночи на этом унитазе. Еще немного — и при этом свете можно было бы читать.

Она справила нужду, подтерлась, слила и встала, натягивая повыше заношенные трусы-для-спанья-в-одиночку.

И вдруг застыла.

«Какого черта?» — пронеслось в голове, а потом ее развернуло над унитазом и вырвало во все еще утекавший водоворот.

Та-ак. Вот теперь она проснулась окончательно.

— Кроме шуток, — прошептала она, содрогаясь. — Какого черта?!

Она выждала в панике пару секунд — не стошнит ли еще? Сегодня вечером она не выпивала, не ела ничего сомнительного. Да, ее немного потряхивало, но никакой тошноты всю эту неделю, да вот и с…

Стоп.

Она заставила себя додумать проклятую мысль.

Да вот и Генри она заставила надеть резинку.

(Заставила?)

Да.

(Да?)

Она сползла спиной по стене. Да, конечно, заставила, они ж не идиоты, чтобы так рисковать, все было автоматически. Так ведь?

Когда были последние месячные? Цикл, конечно, у нее часто сбивается, да, но все-таки…

— Ладно, признайся: придумала себе страшилку! — прошептала она в освещенный лунный полумрак.

Она уже и не помнит, когда эти дела были в последний раз, но ведь они с Генри таки надевали эту чертову резинку. Без вариантов. Потому что так положено. Вот и все.

Она подождала еще немного, но больше ее не рвало. От резкого распахивания рта растрескавшиеся губы опять болели, и, прополоскав рот, она смазала губы кремом…