Ночник - Денис Драгунский

– Нет, думаешь! Ты думаешь, что ты тогда был с моей первой?

– Да как же я мог с ней быть, – говорю я, – если она тебя в свой номер приглашала?

– А вдруг ты бы ушел на это время? И пошел бы к моей второй бабе?

Назревает драка.

Тут официанты уводят меня в другой зал.

Там накрывают стол для банкета.

Я вспоминаю, что пришел именно что на банкет. Случайно пришел раньше и поэтому уселся в общем зале выпить чаю.

Официантка спрашивает:

– Вы какой тост будете произносить?

– А какая разница?

– У нас рассадка в зависимости от тоста, – говорит официантка. – Расскажите мне подробно, какой у вас будет тост, а мы уж вас посадим на нужное место.

Мне снится, что я должен пойти на похороны какого-то человека, которого я едва знал. Его должны отпевать в церкви, а потом должны быть поминки.

Я опаздываю, быстро иду. Я прихожу в церковь, и вижу, что его укладывают в гроб, прямо в церкви… нет, в каком-то домике около церкви. Человек пять или шесть возятся у гроба. Голова покойника болтается, гроб очень короткий. Мне объясняют, что у покойника нет ног. Как-то всё бедно, мрачно, равнодушно. Я спрашиваю: «А где люди, которые должны прийти на похороны?» Мне говорят: «А они уже пошли в ресторан, сейчас так принято».

Я говорю: «Да как такое может быть, вы что?» Мне отвечают: «А вот так, такова реальность нынешнего дня».

Прямо такими словами говорят, я запомнил.

Иду в ресторан, это на соседней улице. А там, вижу, много залов, и в каждом – поминки. Но тут я понимаю, что забыл спросить фамилию покойного. Что мне делать? Я думаю, что смогу узнать людей, которые пришли на эти поминки. Тем самым я найду нужный зал, найду, так сказать, свою компанию, и разузнаю, кого хороним. Кого там, в домике около церкви, так небрежно и грубо укладывают в гроб. Я вспоминаю о нем, жалею его, ругаю себя за то, что забыл, как его зовут.

Но я хожу по лабиринту ресторанных залов и зальчиков, и не вижу ни одного знакомого лица.

Вдруг оказываюсь в жарком кафельном коридоре. Толкаю дверь, думая, что там кухня, – но вижу, что это большой бассейн, и сбоку вход в раздевалки и душевые.

Думаю: ну, хоть поплаваю. Иду в раздевалку, снимаю с себя костюм, в одних трусах иду в душевую – там несколько кабинок, – моюсь под душем, и вдруг входит здоровенная, толстенная черноволосая бабища в белом халате. Как будто повариха или судомойка – какой-то у нее кухонный вид. На секунду я думаю, что это уборщица в бассейне, раз она сюда пришла. Но она снимает с себя халат, при мне, я пугаюсь, но вдруг вижу, что это очень толстый мужик. И халат у него не поварской или уборщицкий, а очень даже купальный, махровый. Он спокойно моется, полощет свои причиндалы. Там еще какие-то дети вокруг, тоже моются под душем. Но я уже бегу в бассейн.

Плаваю и вспоминаю покойника в том домике около церкви.

Я жду в гости Андрея Лебедева, мы с ним учились на отделении классической филологии один год: он приехал из Ленинграда, а потом обратно уехал. Вот он приходит. Во сне он очень, просто невероятно длинный < на самом деле он не такой уж высокий >. Я хочу его обнять – ему приходится нагнуться.

Вдруг вбегает мальчик лет восьми. Я говорю Андрею Лебедеву: «Это мой сын» < на самом деле у меня никакого сына нет >. Мальчик – с выпавшими молочными зубами. Он говорит, шепелявя: «Мы будем ужинать наконец?»

Жора Зыков, муж моей дочери Иры, идет по двору.

Я смотрю на него с балкона. Он идет ко мне и что-то несет – во сне я знаю, что у него в сумке, и я жду, когда он принесет «это». Дождь капает. Жора идет под большим зонтом.

Почему-то мне не хочется, чтобы Жора думал, что я его дожидаюсь. Значит, решаю я, мне надо быстро выскочить и намочить под дождем свой зонт. Тогда Жора подумает, что я только что пришел. Двор очень большой, думаю я, и пока он дойдет от арки до подъезда, я успею.

Тут я вспоминаю, что мой зонт лежит в багажнике машины. Я выбегаю, открываю багажник, достаю зонт, и всё это делаю, спрятав лицо, засунув голову в багажник, чтоб он не увидел меня, когда будет проходить мимо. Слышу, как хлопает дверь подъезда. Вот, думаю, вот и хорошо. Я сейчас его догоню, и получится, как будто бы я возвращаюсь откуда-то. Взбегаю на крыльцо, вхожу в подъезд – Жоры нет. Это соседка вошла, вот она стоит, дожидается лифта.

Я понимаю, что Жора просто ошибся подъездом.

Подымаюсь наверх, захожу в квартиру и жду, когда он позвонит в дверь. Звонка всё нет и нет. Высовываюсь из окна – Жоры нет. Ищу его глазами по всему периметру нашего огромного двора. Ага, вот он где – у самого дальнего подъезда. А может быть, он шел вовсе не ко мне? Как странно! – думаю я.

Две фигуры на лестнице в нашем подъезде. Нежная барышня и грязный бомж.

Подходит дамочка в пиджаке и кофточке, со шнурком, повязанным как галстук. По виду – типичная училка.

Она говорит мне:

– Денис, это два воплощения великой русской литературы!

Мне разрезают грудь, чтобы обвязать сердце красной лентой, как конфетную коробку.

Доктор Ансаберг, который в августе вставлял мне кардиостимулятор, стоит тут же.

Но всё решает не он, а кто-то другой, какая-то тетка.

«Ты написал что-то непонятное! – говорит кто-то. – Надо написать так, чтобы было понятно!»

Стекают капли со страницы, как потеки жидкого теста, как кусочки мягкого теста. Потом застывают.

Я стою под аркой старого дома. Пытаюсь понять, какого размера квартиры в этом доме. Смотрю – очень старые перекрытия в арке, своды выложены кирпичом.

Внимательно смотрю на то, как заделаны швы между конструкциями. Смотрю, как этот дом примыкает к другому дому, тоже старому, но уже советскому, тридцатых годов, а первый дом вообще начала двадцатого века.

Мы с Ирой обсуждаем, стоит ли ей покупать квартиру в этом доме.

Я листаю глянцевый журнал. Там картинка – землетрясение в каком-то курортном городке. Синее небо, пальмы, кусок ярко-синего моря и разрушенная гостиница.

Я сижу на стуле – и вдруг этот стул превращается в инвалидную коляску, и я въезжаю в эту картинку.

Крики, люди, запах – ужас. И я не знаю, как оттуда выбраться.

В супермаркете продаются советские газеты. Но – на старые советские рубли. А я все советские рубли истратил, я даже задачу себе поставил – истратить их все, и специально подбирал покупки, чтоб у меня не осталось ничего. А тут на выходе, уже после кассы, – советские газеты. «Известия», «Правда» и «Литературка». Но советских денег уже нет, и непонятно, как их раздобыть.