Мечт@ - В. Виджани

Любовь — чувство, свойственное человеку, глубокая, самоотверженная привязанность к другому человеку или объекту под действием эндорфинов.

(Wiki/Любовь)

Воскресный центр вяло встречал сумерки вечерним трафиком и редкими прохожими. Я бесцельно блуждала по арбатским переулкам. Фрагменты наших диалогов, виртуальные свидания, переписка в чатах, реальная, почти неземная любовь путались между собой, создавая картину хаоса и безвременья.

Зачем нужно было звонить ему? Чтобы услышать голос, в котором явно проскальзывали нотки раздражения и усталости, или чтобы еще раз удостовериться в собственной беспомощности? Нет ответа — мое альтер эго молчало. И хорошо, что молчало, иначе наш диалог вылился бы в полемику, как заставить мужчину сделать первый шаг. Марго наверняка настаивала бы на радикальных мерах — например, на немедленном прекращении всяких отношений, — объясняя его холодность слишком долгим общением и расстоянием, и, возможно, была бы права. Но разум в таких случаях не всегда прислушивается к сердцу — мужчины, как правило, не в состоянии откликнуться на чувства так открыто, как женщины, и принять любовь для них — все равно что прилюдно раздеться догола и танцевать павану под музыку Генделя. Я устала думать об одном и том же — нельзя бесконечно жалеть о том, что грезится. Я должна быть благодарна ему хотя бы за то, что рядом с ним не чувствовала страха и все, что было раньше, теперь не имеет никакого значения. Две черные пирамиды в мусорных мешках можно теперь сжечь.

В глаза бросилась крохотная вывеска, больше похожая на мемориальную доску. «Апостериори» — почти традиционное название арт-студий или галерей в мегаполисах; черный квадрат и готический шрифт — обычно это все, на что способно воображение устроителей. Просто и… непонятно.

Я вошла внутрь, нисколько не сомневаясь, что увижу небольшую экспозицию, принадлежащую кисти одного художника. Так и оказалось. Главным принципом этого автора, вероятно, был известный постулат Малевича «Цвет — сущность живописи». Лирические абстракции, почти галлюцинации, уводили в другие миры, полные тьмы и света, философии поиска и неожиданных находок. Полотна напоминали комиксы, в лучшем значении этого жанра. Главный герой являл собой образ Велиала — ангела небытия и разврата… Сюжетная линия превращала беса в праведника, и от этих трансформаций становилось жутко. В конце экспозиции заключенный в грубо сколоченную клетку Велиал порывался вырваться наружу. Увлекшись, я не заметила, как очутилась в небольшой комнатке, где висели всего лишь две картины — финальный аккорд экспозиции. Это был диптих, изображающий двух ангелов у открытых врат. Между картинами был небольшой интервал, в котором на невидимых лесках болталась деревянная табличка с название «Свобода». Вероятно, Велиал сумел обмануть адептов, и, обретя долгожданную свободу, зло восторжествовало. Картины несколько отличались от предыдущих. Одна из них была полна света. Впиваясь острыми шипами в зрачки, свет проникал внутрь, выжигая и истощая. Бес разрушения, перевоплотившись в мощную энергию, теперь убивал. Я стояла пораженная. В комнатку вошел пожилой мужчина, похожий на цыгана, с окладистой седой бородой и воловьими глазами. Он что-то пробормотал, обращаясь ко мне, и я на всякий случай кивнула в знак согласия. Потоптавшись несколько минут, бородач неохотно удалился, а я погрузилась в сюжет второго полотна диптиха. В нем сосуществовали два ангела. Случайно оказавшись в одном пространстве, они вынужденно терпели друг друга. Их объединял лишь свет, делая объемными и предельно реальными. На первом плане строгий седой юноша протягивал сломанные окровавленные крылья. Вне сомнения, это Прагматик; а другой — добрый бескрылый старик нищий, определенно Романтик, — просил подаяния у каменной стены храма. В пучке света, исходящего от первого полотна, летело темное покрывало. Казалось, как только траурная материя падет на голову старика, мир погрузится во тьму.