Эти двери не для всех - Павел Сутин

Он дошел до "Войковской" и встал у кромки тротуара. Машин было немного – воскресенье, восемь утра. На мосту появилась светлая "Волга", и Саша увидел маленький изумрудный огонек. Он поставил лыжи на снег и протянул руку.

– В "Шереметьево-два" поедем? – спросил он, открыв дверь.

Из машины шел уютный дух тепла, бензина и табака.

– Весло, что ли? – покосившись, спросил хмурый водила. – Не поместится же.

– Сам ты весло, – пробурчал Саша, пристраивая лыжи в салон. – Все поместится, не боись. Багажник открой, пожалуйста, сумку брошу.

– Это чо, лыжи у тебя? – спросил водила, когда они въехали в Химки.

– Лыжи, – ответил Саша и посмотрел на часы. – Курить можно?

– Кури. Это чо, горные?

– Ну. Горные.

У Саши был запас времени – минут сорок. Он достал из кармана смятую пачку "Шипки", вытянул сигарету и чиркнул спичкой.

– Собрался куда? – не унимался водила.

Он взял из надорванной картонной пачки "беломорину", движением подбородка попросил Сашу дать ему спичку и тоже прикурил.

– В Болгарию, – небрежно ответил Саша. Ему было жутко стыдно этой небрежности, но он ничего не мог с собой поделать; теперь, когда все собрания и инструктажи были позади, когда уверенно гудел мотор "Волги", приятно пахло дымом "беломорины" и темное, зимнее, сине-желтое утро проносилось за окном, приближая Сашу к счастью, когда международный аэропорт "Шереметьево-2" был все ближе и ближе, – Саше хотелось всем и каждому рассказывать, что он летит в Боровец. – В Рильские горы.

– В загранку, значит, – уважительно сказал водила и шмыгнул носом. – Нехуево…

То-то я смотрю, горные лыжи. Сумка фирменная, "Шереметьево-два"… Сразу вижу – в загранку человек едет. Ну, счастливо тебе, палас там купишь. По профсоюзной линии или как? У меня тесть в гэ-дэ-эр был. Сервиз привез, мудила…

В новом, выстроенном к Олимпиаде, "Шереметьево-2" Саша один раз уже бывал. Они ездили с Геной Сергеевым встречать посылку из Франции (охуеть можно – посылку из Франции!). У Гены в Тулузе жила родная тетка. Посылку ту привез толстенький, потливый мужичок, знакомый теткиных знакомых. Он работал в каком-то торгпредстве и согласился передать посылку. Саша с Геной два часа ждали, пока он пройдет таможенный досмотр (слова-то какие звучат тут, в "Шереметьево-2", – таможенный досмотр!). Этот тип, кажется, сам был не рад, что согласился передать посылку, все чего-то боялся, потащил их в туалет и лишь там, суетливо озираясь, вытащил из своего чемодана большой, матовый мешок из приятного на ощупь, мягкого, шелестящего, какого-то очень нездешнего полиэтилена. Сунул мешок Гене в руки и был таков.

Саше из того мешка досталось целое богатство – блок "Честерфилда". А самому Генке достались три блока "Голуаза" и плащ. Саша никогда не пробовал "Голуаз".

Было что-то интригующее и упоительно заграничное в слове "Голуаз". "…Она элегантно затянулась сигаретой "Голуаз", пригубила "Кюрасао" и повела точеными плечами под полупрозрачным пеньюаром…" После Саша вспомнил, что марка "Голуаз" упоминается в книжке "Господин Никто". Отличная книжка, писателя Богомила Райнова (болгарского, между прочим, писателя!). Книжка про ихнего болгарского Штирлица – Эмиля Боева. Сенька все посмеивался над Сашей, когда тот на даче не мог оторваться от книжки. На пляж не пошел, баню топить отказался, лежал на раскладушке под яблоней и читал затрепанный номер "Подвига"… Зря, кстати, Сенька посмеивался – обалденная книжка… Еще продолжение есть, называется "Что может быть лучше плохой погоды?".

Саша расплатился с таксистом, вытащил лыжи из салона, повесил на плечо сумку и пошел к большим самораздвигающимся прозрачным дверям.

В прошлый свой приезд в "Шереметьево-2" он уже проходил с некоторой опаской через эти двери. Саша знал, что там фотоэлемент, видел такое в кино. Однако непривычно было, что двери быстро и неслышно разъезжаются сами, когда к ним подходишь.

"Что ж, надо привыкать, – подумал Саша. – За границу, все же, едем, блин…

Пустили Дуньку в Европу, блин… Надо привыкать".

Он вошел в огромный, темноватый зал. Там было пусто, непривычно пусто и тихо, светились электрические вывески "Beriozka Souvenirs" и большие прозрачные кубы с огромными флаконами внутри. Посреди зала тихо гудел эскалатор. Прозвучал мягкий гонг, вкрадчивый голос произнес: "Attention, please…" – и потом длинную фразу.

Саша разобрал только слово "Цюрих". Через несколько секунд голос повторил порусски: "Начинается посадка на рейс двести восемьдесят пять до Цюриха.

Таможенный досмотр и паспортный контроль осуществляются в крыле номер два".

"Е-мое – "до Цюриха"!.. – подумал Саша. – Таможенный досмотр и паспортный контроль. Е-мое!" Их группа должна была встречаться на втором этаже, под табло. Саша осторожно встал на короткий эскалатор с прозрачными бортами и поплыл вверх со своей сумкой "Харродз" и лыжами в чехле из зеленого олимпийского флага.

Как только эскалатор вынес его к табло вылетов, как только Саша шагнул к киоску "Союзпечать", – его тут же окликнули.

– Берг! – услышал Саша. – Берг! Сюда! Мы здесь!

Саша обернулся и увидел группу. Он сразу узнал старшого. Худощавого, костистого седого мужика с залысинами. Саша запомнил его на инструктаже, мужик сказал, чтобы все взяли по бутылке "Столичной". И толстушку с Трехгорной мануфактуры Саша тоже узнал. Она на инструктаже задала вопрос – обязательно ли всем кататься на лыжах, или можно до обеда постоять внизу? Хлыщ из райкома ответил, что на лыжах кататься не обязательно, но прокат инвентаря оплачен, а деньги не возвращаются. Толстушка смущенно сказала, что раз так, то она, конечно, покатается, но опыта у нее нет. Хлыщ сообщил, что это не беда, обучение катанию входит в программу и у группы будет свой горнолыжный инструктор. "Молодой?" – хихикнула толстушка и окончательно смутилась.

– Это Александр Берг, – услышал Саша. – Виктор Иванович, пометьте – Берг, "митха-тэ"… Ну вот, теперь вроде все.

Старшой насупленно и сосредоточенно что-то быстро записал в большом блокноте.

Саша посмотрел вправо, туда, откуда звучал голос, назвавший его фамилию. И там, куда он посмотрел, стоял… Елки-палки… Мама моя дорогая! Там стоял Сахаров!

Там стоял Сахаров в зеленой куртке "Аляска", стоял, сука, как ни в чем не бывало, и подмигивал Саше!

– Это… Привет, – опешив, пробормотал Саша. – А ты, это… Ты-то как здесь?!

– Ты забыл, старик, – сказал Сахаров, улыбаясь светло и нежно. – Путевок-то было – две.

София не произвела на Сашу особого впечатления. Он, правда, не успел ее толком разглядеть. В аэропорте группу оперативно посадили в автобус, и Саша увидел Софию только из окна. Столица Болгарии напоминала нечто среднее между московским проспектом Мира и киевским Крещатиком. Было как-то странновато. Вроде бы и заграница, а вроде бы и нет. Все было очень похоже, но немножечко не так. Люди отличались, это было заметно даже из окна автобуса. В лицах не было той озабоченной угрюмости, что Саша привык видеть у москвичей. И очередей Саша из окна автобуса не увидел. Прохожие были одеты пестрее и лучше, чем прохожие в Москве. Была все-таки трудноуловимая разница. Вместо привычных "Икарусов" и "львовских" автобусов ехали однотипные автобусы "Чавдар", и Саша сейчас ехал в таком же. Он заметил, что в Софии много маленьких кафе. Надувались на ветру пузырями красные транспаранты с кириллицей. Только вместо "КПСС" мелькало то и дело "БКП". А вместо одутловатой, лишенной какого бы то ни было выражения физиономии Черненко Константина Устиновича появлялось там и сям интеллигентное лицо Тодора Живкова. Бежали по широким улицам такие же, как в Москве, "Жигули",