Дикая охота короля Стаха - Владимир Семёнович Короткевич

— Кто это? — удивленно спросил я.

— Мужики,— нутром прогудел Рыгор.— Хватит терпеть. Два дня назад дикая охота затоптала на ве­ресковой пустоши брата вот этого мужика. Михалом его зовут.

Михал вправду напоминал «бурого медведя-пана». Глубокие маленькие глазки, скулы широкие, руки и ноги не хуже, чем у Дуботолка. Глаза его были крас­ными и опухшими, руки так сжали ружье, что даже суставы пальцев стали белыми. Смотрел он мрачно и хмуро, но разумно.

— Хватит,— вновь сказал Рыгор.— Сейчас нам только умирать и осталось. А умирать мы не хотим. И ты, Белорецкий, если что-нибудь заметишь, молчи. Это дело наше. И Бог позволяет на конокрада — всем миром. Сегодня мы их отучим не только людей топ­тать, но и хлеб есть.

— Это все?

— Нет,— сказал мой новоявленный Чертов Бать­ка [32],— эти, во главе с Михалом, останутся тут, под твоей рукою. А мои ожидают у болота, окружающего Яновскую пущу, возле Ведьмаковой Ступы. Там еще два десятка. Если они пойдут там — мы их встре­тим, если они пойдут неизвестной нам, другой доро­гой — встретите вы. Мы пристально следим за пущей, Холодной лощиной и пустошами, расположенными рядом. Вы — за Болотными Ялинами. Встреча, в слу­чае чего, в Холодной лощине. Если потребуется по­мощь — присылайте человека.

И Рыгор исчез во тьме.

Мы устроили засаду. Я приказал шестерым мужи­кам разместиться по обе стороны дороги возле самой поваленной ограды, троим — немного дальше. Полу­чился мешок, или, точнее, невод. Трое должны были, и случае чего, преградить охоте путь отступления. Сам я стал за большим деревом у самой тропы.

Я забыл еще сказать, что на каждого из нас было по три факела. Достаточно было, чтобы осветить, при необходимости, все.

Мои люди в шкурах как легли, так и срослись с зем­лею, нельзя было отличить их от обычных кочек, а се­рая овчина сливалась с серой, убитой осенью, травой.

Так мы лежали довольно-таки продолжительное время. Луна плыла над болотами, мерцали там ка­кие то голубые искры, туман то сплывался в сплош­ную, коню по колено, пелену, то опять расползался.

Они появились, как всегда, неожиданно. Два де­сятка туманных всадников на туманных конях. Без­звучно и грозно надвигались они. Не звенели удила, не слышно было человеческих голосов. Беспорядочная масса двигалась на нас. Развевались длинные волосы и плащи. Охота мчалась.

А впереди, как прежде, скакал король Стах, при­крыв шляпой лицо. Мы ждали, что они прилетят, как ветер, но шагах в ста они... спешились, повозились возле конских ног, и, когда двинулись после этого, поехали медленным шагом, и до нас долетел совсем неожиданный после молчания цокот копыт.

Медленно приближались они. Вот миновали тря­сину, вот подъехали к ограде, вот миновали ее. Король Стах ехал прямо на меня, и я увидел, что лицо его белое как мел.

Вот он почти около моего дерева. Я выступил из-за него и взял коня за уздечку. Одновременно левой ру­кою, в которой кроме револьвера был у меня стек, я подвинул его шляпу на затылок.

Трупно-бледное, смотрело на меня большими мертвыми глазами лицо Вороны. От неожиданности он, наверное, не знал, что делать, но зато я хорошо знал это.

— Так это вы король Стах? — спросил я тихо.

И огрел его стеком по лицу.

Конь Вороны стал на дыбы и бросился от меня в толпу.

В тот же миг грянули ружья засады и все заверте­лось в яростном море огня. Вставали на дыбы кони, падали всадники, кто-то неистово кричал. Я запом­нил только лицо Михала, хладнокровно целившегося из длинного ружья. Сноп огня вырвался из него. По­том проплыло передо мною лицо скуластого парня с длинными патлами волос, падавших на лоб. Парень этот орудовал вилами, как на току, потом поднял их и с ужасающей силой всадил в живот коня, ставшего на дыбы. Всадник, конь и парень упали вместе. А я стоял и, несмотря на то, что выстрелы наконец зазвучали и с их стороны, что пули посвистывали возле моей го­ловы, на выбор стрелял по всадникам, суетившимся в нашем кругу. Сзади их тоже поливали огнем.

— Братцы, нас предали!

— Доскакались!

— Караул!

— Боже! Господи!

На лицах этих бандитов я рассмотрел ужас, и ра­дость мести овладела мною. Им следовало думать раньше о том, что возмездие приходит. Я видел, как человек с дубиной продрался в середину конной толпу и бил ею наотмашь. Вся застарелая ярость, все долго­терпение сейчас вспыхнули припадком неслыханного задора, боевой храбрости. Кто-то рывком вырвал из седла одного из охотников, и конь потащил его голо­вою по корням.

Через десять минут все было окончено. Кони без седоков протяжно ржали, пехтерями лежали на земле убитые и раненые. Лишь Ворона, как дьявол, вертелся среди мужиков, отбиваясь мечом. Револьвер он зажал в зубах. Дрался он очень хорошо. Потом увидел в толпе меня. Лицо его искривилось такой страшной нена­вистью, что даже сейчас я помню его и порой вижу во сне.

Стоптав конем одного из крестьян, он схватил ре­вольвер.

— Держись, подлец! Отнял ее! Тебе тоже не миловаться!

Крестьянин с длинными усами потянул его за ногу с коня, и только поэтому я не упал на землю с дыркой в черепе. Ворона понял, что его сейчас стащат с коня, и выстрелом в упор положил на месте длинноусого.

И тогда я, успев вставить новые патроны, высадил в него все шесть пуль. Ворона качнулся в седле, хвата­ясь руками за воздух, но все-таки повернул коня, сбил на землю скуластого парня и помчался по направле­нию к болотам. Он все хватался руками за воздух, но еще сидел в седле и вместе с ним (видимо, лопнула подпруга) съезжал набок, пока не повис параллельно земле. Конь свернул, и голова Вороны с маху удари­лась о каменный столб ограды. Брызнули мозги.

Ворона съехал с седла и бахнулся о землю, остался лежать на ней неподвижный, мертвый.

Разгром был полный. Страшная дикая охота лежала на земле, разгромленная руками обычных мужиков в первый же день, когда они немного поднатужились и поверили своим суеверным мозгам, поверили, что даже против призраков можно восстать с вилами в руках.

Я прошел по месту сражения. Коней крестьяне сводили в сторону. Это были настоящие полесские дрыганты, порода, от которой сейчас ничего не оста­лось. Все в полосах и пятнах, как рыси или леопарды, с белыми ноздрями и глазами, которые отливали в глубине красным огнем. Я знал, что эта порода от­личается удивительно стойкой, машистой иноходью