Министерство по особым делам - Натан Энгландер

От затхлого запаха, исходившего от стоявших по обе стороны его стула полицейских, деваться было некуда. Они, хотя Кадиш и не думал вставать, положили руки ему на плечи – придавливали к стулу. Это с какой такой стати? Он же не преступник (даже если какие-то законы он и нарушал, сейчас он в полиции не из-за этого). Если он в чем и виноват, то лишь в одном: поднял тут бучу.

Допустим, он ехал в участок с превышением скорости, в участке слишком громко заявлял о своих претензиях, а когда дежурный откликнулся на его просьбу без особого рвения, Кадиш, не долго думая, ворвался в кабинет subcomissario^[41], потому что уже знал туда дорогу.

Лилиан заразила его своим оптимизмом. В Министерстве юстиции она воспряла духом, поверила: раз булочница дала показания, что видела полицейских, полиции придется это признать. Сам Кадиш не то чтобы воспрял духом, но решил: почему бы не предпринять еще одну попытку. И вызвался съездить в полицейский участок, куда Пато доставили в первый раз.

– Что за манера врываться в участок и скандалить? – сказал офицер, сидевший за столом. – Тут вы не имеете права ничего требовать, и прежде всего, чтобы я вас принял. Я вас помню, – добавил он. – И знаю, кто вы.

– И на том спасибо, – сказал Кадиш. Полицейский слева ткнул его в бок.

– Зачем, – спросил офицер, – вы явились сюда снова?

На тычок и грубость Кадиш даже не обратил внимания – ему, как никогда, требовалось узнать, жив ли сын, поэтому миндальничать он не стал.

– За каким еще хреном человек приходит в полицию? Ясно, что за помощью! За каким еще хреном вы тут сидите?

– Иногда сюда приходят с повинной, – сказал офицер. – Последнее время у людей часто просыпается совесть. Может, и вас совесть мучит? Хотите в чем-то признаться?

– Я пришел спросить, не хотите ли вы облегчить душу, – сказал Кадиш. – Если у вас есть что мне сказать, сейчас самый подходящий случай.

Лицо офицера поскучнело. Он снял очки, положил их рядом с документами Кадиша.

– Едва ли разумно вести разговор в таком тоне. Хотите совершить самоубийство – идите домой и пальните себе в голову.

– А если я умру на этом стуле, меня все равно отгрузят домой и скажут, что я застрелился?

– До отгрузки дело может и не дойти.

Кадиш рванулся было вперед, но полицейские держали его крепко.

– Я знаю, что вы делаете, – сказал Кадиш. – И знаю как.

Офицер взял удостоверение Кадиша.

– Господин Познань, – сказал он, заглянув в удостоверение. – Что вы можете знать?

– Вообще-то я пришел, чтобы вы помогли мне выяснить, где находится мой сын, – сказал Кадиш. – Теперь у меня есть свидетель. Вас видели. Если вы готовы это признать, тогда я замолкаю, как вы и рекомендуете.

– Увы, слишком поздно, – ответил офицер. – Возможность расцеловаться и помириться вы уже упустили.

– Вы арестовали моего сына, – сказал Кадиш. – Потом освободили, отдали его мне, в этом самом участке. Потом пришли ко мне домой и снова его забрали.

– Мы снова его забрали?

– Это неважно, – сказал Кадиш. – Если ваша сотрудница согласится дать показания или если мне дадут страницу из вашего журнала приводов, дело сдвинется, и есть надежда получить habeas corpus. Так что, если вы скажете, как было дело, это нам поможет.